Ваал. Алексей Писемский
камни. Во всем костюме его чувствуется лондонский покрой.
Бургмейер (протягивая руку Евгении Николаевне). Здравствуйте, друг мой!.. Клеопатры Сергеевны, вероятно, дома нет?
Евгения Николаевна. Нет, она уехала с визитами и просила меня без нее уж подождать вас!
Бургмейер (ставя в сторону свою шляпу и палку). Не ревнива же она, видно!
Евгения Николаевна. О, нисколько! Она ничего даже не подозревает.
Оба садятся. Бургмейер сейчас же задумывается.
Евгения Николаевна (устремляя на него внимательный взор и каким-то ласковым и заползающим в душу голосом). Я, собственно, приехала к вам и дожидалась вас, чтобы передать вам мою радость, которую я переживала за вас во вчерашнем собрании ваших акционеров: это невероятно, какой восторг во всей публике был к вам!
Бургмейер (на минуту улыбнувшись). Да, криков много было!
Евгения Николаевна (тем же вкрадчивым голосом). Это больше даже, чем крики… Вон в театре кричат иногда и беснуются какой-нибудь певице или актеру; но тут были слезы благодарности к вам, молитвы за вас. Около меня один старичок сидел: он небогатый, должно быть, и если получит, по вашему обещанию, на свой капиталец тридцать процентов, так будет иметь возможность безбедно существовать с двумя внучатами своими. Он все время шептал: «Господин Бургмейер пенсию мне дает!.. Пенсию!» Вы сами тоже очень интересны были… Когда вы кончили читать отчет и вам все захлопали, вы встали этак, оперлись слегка на стол рукою и бледный этакий, взволнованный были!.. Вот именно как, бывши еще молоденькою девушкою, воображала себе всегда великих людей в минуты их торжества: когда какого-нибудь победителя встречает народ или оратору аплодируют после его речи, они всегда должны быть бледные немножко, взволнованные…
Бургмейер, весьма невнимательно прослушавший все эти слова и, видимо, под влиянием какой-то внутренней муки, встал, вышел на авансцену и отвернулся даже от Евгении Николаевны, которая, в свою очередь, посмотрела на него сначала с некоторым удивлением, а потом сама тоже встала и, как кошка, подойдя к Бургмейеру, положила ему обе руки на плечо.
Евгения Николаевна. Положим, вы вчера могли быть грустны и взволнованы, но зачем же эта печаль продолжается и сегодня?
Бургмейер (оборачиваясь к ней и стараясь ей приветливо улыбнуться). Да так уж!.. Не веселит что-то ничто!
Евгения Николаевна. Но, друг мой, что же может быть за причина тому? Вот уж несколько месяцев, как вы на себя непохожи! Отчего и чему вы можете печалиться? Вы миллионер!.. У вас прекрасная жена, которая вас любит и которую вы любите тоже; наконец, Александр, у тебя, как сам ты видишь, хорошенькая любовница, которая от тебя ничего не требует и просит только позволить ей любить тебя и быть с ней хоть немножко, немножко откровенным.
Бургмейер (как бы вспрянув). Да, Жени, я и сам хочу тебе открыться. Я думал было Клеопатре Сергеевне рассказать, но зачем же еще ее рановременно тревожить? Притвори все двери и посмотри,