Турбулентность. Дэвид Солой
лежавшего на нагретом асфальте молодого человека в голубой футболке. Появился полицейский в форме военного образца, который принялся отстранять толпу и задавать вопросы. Очевидно, больше остальных его интересовал таксист, и Вернер снова взглянул на часы. Если это затянется, ему придется попытаться найти другое такси. За ними образовывалась пробка, медленно продвигавшаяся сбоку. Ветви пальм зашумели под порывом ветра с океана. Вернер услышал, как кто-то сказал «Il est mort» [5], какой-то зевака с краю толпы, который ушел куда-то, ушел своей дорогой.
У Вернера тоже была своя дорога.
Он задумался, что же ему делать.
Это было кошмарно, с одной стороны, беспокоиться о том, что он может опоздать в аэропорт, когда на дороге валялся мертвый мальчишка.
Вернер подумал, что он впервые в жизни видит рядом с собой мертвое тело. Не то чтобы он отчетливо видел его. Он видел только неподвижные конечности, но не видел лица, глаз. На асфальте было темное жидкое пятно – оно казалось слишком темным для крови, но судя по всему, это была именно она.
Солнце висело низко, и через дорогу пролегли длинные тени.
Полицейский напористо задавал вопросы таксисту. Возникли еще несколько полицейских.
Вернер еще раз взглянул на пляж. Он ненавидел пляжи. Вдалеке массой белой взвеси в вечернем воздухе виднелся прилив океана.
Когда ему было пять лет, его родная сестра, Лизль, утонула в море.
Его самые ранние воспоминания в жизни были связаны с тем днем – он помнил, как ходил, охваченный жутким, безумным ужасом, между зонтиков от солнца и шезлонгов, и отец до боли крепко держал его за руку. Горячий песок обжигал ноги, но он был в таком шоке, что молчал об этом, пока отец таскал его за собой едва ли не волоком. Это случилось на одном из маленьких курортных пляжей на морском берегу, на северо-востоке Италии. Этот курорт был популярен среди семейных отдыхающих с маленькими детьми, потому что вода там была такой мягкой и мелкой – можно было отойти от берега на несколько сотен метров, и вода держалась по пояс.
Вернер не мог с точностью сказать, какие картины в его голове были реальными воспоминаниями о том дне, а какие сложились из того, что ему рассказали потом. Вероятно, бо`льшую часть он додумал из того, что ему рассказывали, хотя он не помнил, чтобы хоть кто-то говорил ему об этом, как и вообще почти не помнил таких разговоров.
У него засело в памяти, как они с отцом мечутся по горячему песку, пока кто-то что-то объявляет через громкоговоритель – женский голос, говоривший по-итальянски, разносясь в воздухе металлическим эхом. Он догадывался, что этот голос, вероятно, говорил что-то о том, что пропала Лизль, потому что тогда он, видимо, и сказал отцу: «Надеюсь, Лизль не пропала, потому что я люблю Лизль».
Через несколько лет после этого он услышал, как отец рассказывал кому-то о том, что он сказал это. Конечно же, он не помнил, как он «любил» Лизль, и с трудом представлял, что он понимал под этим словом. Он знал как факт, что был практически неразлучен с ней четыре года своей
Он мертв