Работа над ошибками (сборник). Юрий Поляков
вообще с ума сойти можно! Бриллиантовые сережки на физкультуре теряют… Подруга французскую шубу купила, последние отдала и стесняется носить: все старшеклассницы в таких ходят!
– Куда мы идем? – ужаснулась Полина Викторовна, вороша телефонную книжку.
– Андрей Михайлович, вы в тряпочных разговорах принципиально не участвуете? – насмешливо спросила меня Елена Павловна, и пока я прогревал мозги, чтобы достойно ответить, она, пожав плечами, скрылась в курзале. Там ее приняли тихо: или уже закончили примерку, или сразу почувствовали свою сестру.
Некоторое время все молчали, и стал отчетливо слышен гул перемены. В учительскую, интеллигентно сутулясь, зашел Максим Эдуардович Лебедев, вяло поздоровался, достал из кармана душистый носовой платок и, сняв очки, начал задумчиво протирать отливающие янтарем толстые стекла.
– Это хамство! – неожиданно крикнула Гиря и швырнула красный карандаш. – Неужели никто не может сказать Казаковцевой, что в таких кофтах по школе-то не ходят!
– А как же ей ходить? – удивился Борис Евсеевич.
– Как все! – ответила Гиря: на ней был темно-зеленый костюм из чистой полушерсти.
– Что значит «как все»? – возразил Котик. – Тогда уж лучше снова мундиры ввести. Кстати, может быть, их зря отменили!
– При чем здесь мундиры-то? Совесть надо иметь! Она бы майку одела…
– Майки, Евдокия Матвеевна, надевают, – вкрадчиво подсказал Борис Евсеевич.
– Да не цепляйтесь вы к словам-то! – возмутилась Гиря.
Максим Эдуардович вздохнул и отвернулся, точно воспитанный человек, вовлекаемый в магазинную ссору. Котик примирительно развел руками и подсел ко мне.
– Теперь, после «Доживем до понедельника», – почти на ухо проговорил Борис Евсеевич, – никто не говорит «ложить», но вы представляете, сколько фильмов о школе нужно снять, чтобы научить педагогов говорить правильно?
– Не представляю! – ответил я.
В этот момент дверь учительской содрогнулась от глухого удара, словно один хоккеист с налету припечатал к борту другого, потом послышался гневный голос Клары Ивановны, и в наступившей тишине раздались извиняющиеся басы резвящихся детишек. И вот на пороге появилась Опрятина. Ее брови после гневной нотации были сдвинуты, и, наверное, поэтому вопрос, который она задала Гире, прозвучал резче, чем следовало:
– Евдокия Матвеевна, почему во время вашего урока Кирибеев сидел в туалете?
– Как же вы его там нашли? – совершенно некстати изумился Борис Евсеевич.
– Нашла! – даже не взглянув на Котика, ответила Клара Ивановна, потом раздраженно спрятала в рукав кончик носового платка и сурово добавила: – Сколько можно повторять: не выгонять, не выгонять!.. В тысяча двести восемьдесят шестой школе ребенка выгнали, а он из окна вывалился! Вы этого хотите?
– У меня «окно» было, – заступился я за Гирю. – Он срывал урок… Я хотел…
– Ну