Темные вершины. Алексей Винокуров
остатки божественной формы, и, наконец, рассыпается в песок, в прах, в невидимую пыль, в пустоту, в ничто. Еще одно мгновение – и мир, созданный с таким трудом, исчезнет навсегда, и вместе с миром исчезнет и он, его создатель…
Хабанера открыл глаза. Разметавшись, в полном одиночестве лежал он на влажной клетчатой простыне, а из окон с укором глядел на него зрелый осенний день. На прикроватном столике визжал-заливался обессилевший мобильник.
Хабанера вспомнил сон и содрогнулся.
«Что мы внюхивали вчера, – спросил он себя, – и что пили, раз мне снятся такие сны? И что, скажите, будет дальше – четыре коня апокалипсиса, священная корова Исиды или мировой глист Ёрмунганд?»
Но тут же и вспомнил, что засада не в нюхании и не в питье – засада в базилевсе, перешедшем черту, вот в чем была засада и геморрой. Теперь с базилевсом придется что-то делать… то есть не что-то, известно, что, но думать об этом было неприятно, не сейчас, во всяком случае.
Он наконец протянул руку к мобильнику, взял его, тот был влажным от неумолчного трезвона. Номер не определился, зиял на дисплее бесконечными тире, как будто у всемирного радиста сломался аппарат и издавать он мог только длинные и бессмысленные крики. Хабанера приложил телефон к уху, осторожно сказал:
– Спикинг…
– Хорхе Борисович, это Кантришвили говорит, – сказала трубка знакомым тяжким баритоном.
– Здравствуй, Грузин. – Хабанера бросил быстрый взгляд на часы, было полвторого. – Ты что так рано звонишь, или распорядка моего не помнишь?
– Помню, Хорхе Борисович, все помню, – сокрушенно сказал Грузин, – но дело уж больно срочное.
– Срочное дело – это начало ядерной войны, – веско отвечал Хабанера. – Все остальные дела ждут.
– Хорошо, – покорно проговорил Грузин. – Я тогда позже перезвоню. Когда война начнется.
И хотел уже повесить трубку, но Хабанера тормознул его.
– Стой, – сказал, – говори свое дело. Все равно уже разбудил.
Грузин стал объяснять, и Хабанера сначала подумал, что тот спятил, сошел с ума. Из взволнованных его, но невнятных слов выходила полная ерунда: какие-то чудесные гомеопаты, подставленный ментами Грузин, ненасытные полковники следственного комитета и прочая таинственная, хоть и правдоподобная хренотень.
С помощью наводящих вопросов ситуацию удалось немного прояснить.
– Требуют бизнес отдать, понимаете? – толковал Кантришвили. – Весь, до копейки. А если, говорят, упрешься рогом, мы твоего гомо в асфальт закатаем.
– И в чем проблема? – сухо спросил Хабанера. – Пускай закатывают.
– Да он же мне вместо сына, он меня от гемикрании вылечил…
– Ну, тогда сдай бизнес, – пожал плечами Хабанера.
– Как это – сдать бизнес? Да ведь это жизнь моя. Мы же деловые люди, мы понимаем…
Да, Хабанера понимал. Сдать бизнес в России означало обессмыслить существование. Для чего тогда были бессонные ночи, изнурительные переговоры,