Большая книга ужасов – 79. Мария Некрасова
вообще ее не разглядел?
– Не-а… Надо вас увозить отсюда. А в новом корпусе ни тепла, ни света, все по-прежнему.
– Едем в школу! – Я даже вскочила. – Лысенький, пожалуйста, едем в школу! Черт с ней, с дачей, все равно отдыхать не дают…
– Так вот как вы меня за глаза называете! – Я прикусила язык. – А я-то думал…
– Ну прости! И едем в школу! Даже эту с собой возьмем, если это не она, с Леной я все стерплю!
Лысый хрюкнул:
– Я передам.
– А в школу?
– В школу, думаю, поедем уже завтра. Только я должен сперва прокатиться до нового корпуса, Михалычу кое-что обещал. А потом вернусь за вами. Нельзя оставаться здесь, все правильно.
Мне сразу стало легче, даже нога перестала болеть.
Лысый курочил сейф, как воришки в кино: взял арматуру, подцепил дверцу и согнул как пластилиновую. Кажется, его обманули: это был не сейф, а фигня какая-то.
В получившемся зазоре блестела металлическая пластинка запора, как она там называется. Лысый отодвинул ее той же арматурой, и дверца распахнулась. Внутри стояло ружье, валялась тряпка, парочка коробок, наверное, с патронами, и стояла грязная бутылка с какой-то темной жидкостью.
– Ты прятал оружие в этой пластилиновой коробочке?!
– Оружейный шкаф. Без него нельзя, по правилам требуется. Самый дешевый, да, но ты сама сказала: мы на острове, кроме нас тут никого… Может, все-таки останешься дома? – Он спрашивал это раз двадцатый за последние десять минут.
Женщина, пахнущая тряпкой, по-прежнему не отвечала на телефон. Лысый хотел пойти без меня ее искать, а я не хотела опять оставаться одна в комнате. К тому же он хромал – как я, только на левую ногу. Так что на двоих у нас было две рабочие ноги: правая и левая. И еще мне было любопытно. И страшно, но бояться лучше не одной в комнате, а рядом с тем, у кого есть ружье.
– Фигушки. Я с тобой.
– Тогда поищи старые газеты. В чуланчике на кухне должны быть.
Я дошла до кухни, включила свет… Вот это разгром! На кухне как будто порезвилась стая диких обезьян. Стол, тумбы, все рабочие поверхности были завалены, засыпаны, запачканы… Всем. Продуктами, битой и целой посудой, землей из цветочных горшков, самими цветочными горшками… В углу валялось опрокинутое мусорное ведро, картофельная и яблочная кожура свисала с его краев веселыми кудряшками. Та же кожура и еще много чего была на табуретках, на подоконнике, на…
– Ну где ты там?
Я открыла чулан и посторонилась, опасаясь, как бы на меня не вывалилась очередная гора мусора. Но там было прибрано. Старые газеты я сразу нашла, они лежали на полке аккуратной стопочкой. Взяла несколько. Вернулась к Лысому в холл:
– Там, на кухне…
– Видел. Если бы эта тварь залезла в дом, она бы шумела. Ты слышишь что-нибудь?
Я напрягла слух, но напрасно: в доме стояла уже обычная могильная тишина, нарушаемая только посапыванием Лысого: здорово он разбил нос – ходит теперь посвистывает на каждом выдохе.
– Сейчас почищу, и проверим. Но, мне кажется, в доме ее нет. Да и прятаться тут особо негде.
Он разложил газеты на белом