Дверь на двушку. Дмитрий Емец
бытом. Надо было шевелиться, что-то делать, работать, а они разучились. Вороненок говорит «кар!», а хорошо разжеванный червячок не падает ему в рот. Это неправильно, дорогая редакция! А кто виноват? Правильно: он, Афанасий, этот авантюрист из Подмосковья, который личиночку беззащитную убил, мягонькую, добренькую, все дающую, – а еще принцем притворялся, собаккер!
В общем, период отношений у Афанасия с Гулей был непростой. И осложнялся тем, что Афанасий сам был порядочный эгоист. С трудом выносил плохое настроение Гули и слушал ее бесконечные укоры. Просто тупик какой-то! С элем плохо, без эля скверно, а что хуже всего – самого себя постоянно жалко. Ну и за что это мне?! Афанасию хотелось все бросить и забыть про Гулю. Все думают, что любовь – это праздник. Непрерывные поцелуи, на руках тебя носят, тапочки в зубах, завтрак в постель и все такое. А потом оказывается, что это какой-то тяжелый воз. То ты его везешь, то сам лежишь на возу и везут тебя. И так до бесконечности. А в ШНыре жизнь идет своим чередом и очень непростые времена: погиб Меркурий, и Кавалерия больше не с ними. Тяжесть небесного свода легла на плечи старших шныров, которые совершенно к этому не готовы. Ну какой он, Афанасий, скажите, спаситель человечества?! Ну притащит порой закладочку-другую – но чтобы спаситель…
Он вообще не был уверен, любит он Гулю или нет. И может ли он любить эталонно, просто и верно? Ну так, как это показывают в кино. И изменял он Гуле мысленно довольно часто, и по сторонам любил посмотреть. Как-то в кафе, где он оставлял сюрпризец для ведьм Белдо – отличную охранную закладку, – Афанасий встретил поразительной красоты девушку-официантку. Красота у нее была не статичная, не в правильности черт и поцелуйной пригодности губ заключенная, а живая красота, растворенная во всем ее существе. Пока девушка стояла рядом, записывая в блокнот заказ Афанасия, он представил себе красивый роман с роковыми страстями и романтикой. В общем, натуральное кино с тэгами «мелодрама», «страсть», «такое возможно». И весь роман этот расстелился перед ним как скатерть по столу. А тут девушка вдруг оторвалась от своего блокнота, внимательно посмотрела на Афанасия, даже слова еще не сказавшего, и таким же деловитым, не особенно заинтересованным в ответе голосом, каким до этого спрашивала про кофе американо и эспрессо, спросила: «А женишься?» Афанасий ужасно растерялся, испугался и ляпнул «Нет».
Для него возможна была одна Гуля, которая ему часто не нравилась, которая его злила, которую он порой ощущал обузой, на месте которой нередко представлял другую, – но которая была уже его частью, как рука или нога. В конце концов, мне могут не нравиться мои ноги – но куда я от них денусь? Отрежу и поставлю пластмассовые?
В эти дни Афанасий, чтобы не думать непрерывно о Гуле и не злиться на нее за слабость, а на себя за бесхарактерность, опять начал слушать в электричке аудиокниги. Это успокаивало и наполняло. Словно опять вернулось детство. В детстве он впитал множество аудиокниг, не считая тех, которые ему безостановочно читала его сложная мама. Все эти бесчисленные книги перемешивались у него в сознании. Он не помнил ни