Сказки для страшных снов. Юана Фокс
проорал он, и жестом записного франта водрузил на рогатую голову намокшую шляпу. Кровавые струйки расползлись по его уродливой мордахе.
Толпа, наконец, вздохнула, и взорвалась в чистом экстазе!
– Браво!!! Браво!!! – бушевали зрители, отбивая ладони в котлетки.
Громче всех орал маленький Арчи:
– Я знал, я видел, я видел, я знал!!
Но его голосок потонул в восторженном реве толпы…
За кулисами антрепренер, чертыхаясь, ломился сквозь кучку обалдевших артистов, а конферансье лихо седлал белую красавицу-лошадь. Та встала на дыбы и попятилась. По форгангу, сминая все в кашу, тараном пронесся слон. Трубный рев поглотил хохот и визг золотоглазых его укротителей.
Двое
Этот денек в середине июля выдался прекрасно-жарким, в отличие от непомерно мрачной погоды прошлых дней. И он вдруг решил прогуляться. Вышел даже раньше времени, не утерпев – так уж сильно скучал по солнышку! Оно было ему всерьез противопоказано, по особым причинам, но… он решил рискнуть – терять все едино, нечего!
«Сейчас ведь вообще вся природа будто взбесилась, – тихо бредя в тени прекрасных каштанов размышлял он. – Все сезоны наперекосяк… не то, что раньше…» Ах, выражение «раньше» наводило страшную тоску на него и он всячески избегал его. Но в этот раз как-то само повернулось – не обойти, не объехать! Он вздохнул, подняв голову к небу, постоял, глядя пристально в одну золотистую точку сквозь густую листву, лишь одному ему видимую махонькую точку. Может, ее еще кто-нибудь углядел бы. Но никому она не нужна, кроме него, замкнутого, тихого прохожего. «Может, это глаз моего ангела? После всего, почему бы и ангелам правдой не быть? Следит за мной, все еще… зачем только? Что со мной теперь-то может стрястись?..»
Он застыл с поднятой головой, как лишнее дерево на аллее. Неприметный, небольшого росточка, худощавый человек неопределенного возраста. И можно было обнаружить некоторые странности в его облике, если присмотреться. Довольно молодой, что-то между двадцатью пятью и… сорока? Так сразу и не сказать. Сутулится, глаза темные, запавшие, щеки впалые. Небрит дня три. Весь вид какой-то чахоточный, болезненный. Кутается в дурацкий пиджачок не по размеру, и какой-то пыльный. Аккуратная некогда стрижка отросла неровно и некрасиво, приличный человек осудил бы за подобную небрежность. Но, скорее всего, у мужчины просто не было денег на парикмахера. Весь его вид бомжеватый и потертый. К тому же плотно замотан в длинный, клетчатый старый шарф – это в приличный июльский вечерок, среди влажного марева? Человек то и дело поправлял его, неуклюжими жестами, прятал руки в карманы, и снова поправлял шарф, будто боясь что спадет. Он не потел, не дрожал, и странно, очень странно было – к чему этот шарф? Что за нужда в нем в такую жару? Но удивиться некому – все спешат мимо, или рассеянно бросают взгляд, и уплывают по аллее.
И вообще никто не стал бы смотреть на него, серую