Засечная черта. Иван Алексеев
но Анюта никогда не пугалась их. В своей короткой жизни она уже твердо усвоила, что нужно бояться не лесных зверей, всегда сытых в конце лета, не теней и звуков, а только лишь живых людей, способных совершать зверские поступки. Но вскоре стон повторился более явственно и близко. Анюта перекрестилась и решительно двинулась в направлении этого звука, по-прежнему осторожно делая каждый шаг по опасному болоту. Перепрыгнув с очередной кочки на островок с сухой и твердой почвой, на котором росли кусты и несколько чахлых молодых елочек, она едва не споткнулась о лежащего в траве человека.
Анюта слабо вскрикнула, отпрянула в сторону и едва не упала, оступившись, в болотную жижу. Впрочем, вскрикнула она не от страха, а скорее от неожиданности. Человек был одет в странную серо-зеленую одежду, которая делала его едва различимым в траве. Хотя одеждой это назвать можно было лишь весьма условно, кафтан и шаровары были изодраны в лохмотья, которые великолепно сливались с травой и делали незаметным лежащего человека. Потому она и не смогла вовремя разглядеть его, пока фактически на него не наступила.
Человек вновь застонал. Анюта решительно наклонилась к нему, перевернула на спину. Странный серо-зеленый головной убор, напоминавший блин – слова «берет» Анюта слыхом не слыхивала, – свалился с его залитой кровью головы. Грудь незнакомца также была в крови. При нем не было никакого оружия, лишь на кожаном ремне в простеньких ножнах висел небольшой и нестрашный с виду нож.
«Иноземец? Охотник? Заблудился в лесу, и его помял медведь?» – терялась в догадках Анюта. В любом случае человек был жив, и ему требовалась помощь. Девушка огляделась по сторонам, запоминая место, поставила на землю свою корзинку, в которой она несла еду отцу Серафиму, и во всю прыть побежала к скиту, впрочем не теряя осмотрительности и по-прежнему внимательно выбирая путь по болоту.
Отец Серафим, выслушав сбивчивый рассказ запыхавшейся девушки, тут же отправился на болото, прихватив чистую холстину для перевязки, целебные снадобья, а также материал для носилок. Монах внимательно осмотрел незнакомца, с помощью Анюты перевязал ему раны, предварительно осторожно сняв остатки обмундирования. Отец Серафим уже хотел было утопить изодранный, ни на что не годный кафтан в болоте, как вдруг резко выпрямился и произнес:
– Гляди-ка, дочка!
На плече кафтана почти полностью сохранилась нашивка, заляпанная грязью и кровью, на которой в черном бархатном круге скалила зубы желтая лесная рысь.
– Что это, отец Серафим?
– Мне сей знак известен, дочка, – задумчиво ответил монах. – Надобно жизнь этому витязю сохранить во что бы то ни стало, да так, чтобы ни одна живая душа о нем не проведала.
– Так он витязь? Княжич иноземный? – с затаенной надеждой спросила Анюта.
– Пока точно не знаю. Ранения на нем похожи на пулевые и сабельные. И рысь эта на плече… По всему видать, что ему пришлось отбиваться от многочисленных и хорошо вооруженных врагов,