За нами Москва. Иван Кошкин
Ни тогда, ни позже, когда стирал с приклада трофейного «маузера» кровь и мозги, бывший рабочий не выказал слабости. Лейтенант опустился на колено и перевернул труп на спину. Он знал убитого – средний боец, не плохой и не хороший. Кажется, бывший слесарь, хотя сейчас это уже неважно. Человека убили одним страшным ударом в сердце, лезвие пробило тело насквозь, трава под телом уже покраснела.
– В чем дело? – тихо и страшно спросил Волков, перехватывая карабин и отступая на шаг, чтобы держать под прицелом всех пятерых. – Что здесь произошло?
Красноармейцы, казалось, даже не заметили движения своего командира. Они смотрели на труп, и на лицах их была непонятная брезгливость, словно перед ними лежал не мертвый человек, а какая-то мерзкая дохлая тварь. Молчание нарушил Копылов. Водитель говорил спокойно, словно и не стал только что свидетелем убийства.
– Он из нашего отделения… Был. Разбудил нас, говорит: все равно конец. Немец ломит, даже если до фронта дойдем – опять то же, не здесь, так там угробят. Комиссар, мол, говорил, потому что ему так положено, да и порода их еврейская такая. – Копылов сплюнул, как будто от этого пересказа во рту собралась грязь. – А если немцам лейтенанта и жида привести, послабление выйдет, а то и награда. Сейчас, мол, порядок меняется, надо успеть устроиться.
Один из бойцов кивнул, подтверждая слова водителя.
– Мы эту гниду скрутить хотели, так он за винтовку схватился. Тут бугайчик наш нож достал, быстро так, да и зарезал, не говоря худого слова. – Бывший шофер криво усмехнулся: – Никто и дернуться не успел. Известно, молодой, горячий… Я бы эту сволочь не так, я бы его вон на той осине, как Иуду, повесил, чтоб ногами в воздухе подрыгал, чтоб…
Копылов махнул рукой.
– Вам следовало обезоружить его и разбудить меня, – хрипло сказал Волков. – Вы не имели права…
– Известно, не имели, – вздохнул Копылов. – Да уж вышло как вышло.
Лейтенант со вздохом поставил карабин на предохранитель.
– Вот не было печали… – Он тоскливо выругался.
– Что здесь происходит? – Резкий голос заставил всех вздрогнуть.
Они не заметили, как подошел Гольдберг, а комиссар стоял и молча смотрел то на труп, то на красноармейцев, то на лейтенанта, то снова вниз.
– Самосуд, – ответил наконец комроты.
Он коротко рассказал о том, что здесь произошло. Во время рассказа к ним присоединился Медведев, оказалось, его разбудили голоса, он поднял Берестова, а за ним всю роту, после чего пошел посмотреть, что это там обсуждают командир и комиссар. Он слушал молча, только перекатывались на широком лице желваки.
– Это ЧП, – закончил лейтенант.
Старшина посмотрел через плечо, затем угрюмо кивнул.
– Люди уже построились, многие, хоть часть, но слышали. Товарищ лейтенант, надо им что-то объяснить, – сказал он негромко, – донести, так сказать, до масс, правильный взгляд на события, а то слухи пойдут. Его, конечно, никто не любил особо, но