Медведки. Мария Галина
Я и не собирался, – сказал он честно, – кстати, я, по-моему, забыл представиться. Леонид Ильич меня зовут. Я вон там живу.
И он неопределенно кивнул куда-то в сторону левой стенки. Там Валькина жена повесила гобеленовую картинку в рамочке. Березки, златоглавая церковь у пруда... Получилось, он живет в гобелене. Тоже хорошее место.
– Доктор наук? – спросил я зачем-то.
– Так и не собрался. Кандидат. Странно, что вы про Брежнева не вспомнили. Все вспоминают.
– Потому и не стал...
– У вас независимый ум, да?
– Нет, – я включил наружное освещение, чтобы он не переломал себе ноги в темноте, – просто не люблю говорить банальности.
– Значит, и людей не любите, – заключил он, – люди, они склонны к банальностям, нормальные люди, во всяком случае.
Я немножко постоял на крыльце. За деревьями в темном окне темного дома появился смутный блуждающий огонек, переместился вбок, отчего квадрат окна осветился сплошным тусклым, красноватым светом, пропал...
Он зажег несчастного гномика.
Мои клиенты – люди без видимых чудачеств, их чудачества запрятаны слишком глубоко. Они как все – одежда, стрижка, вообще фактура.
Я никогда не был у них дома.
В восьмидесятые такие покупали себе гарнитуры «Хельга» и арабские спальни. Сейчас пользуются услугами дизайнера – самый верный, по-моему, способ превратить жилье в глянцевый гостиничный номер.
Мне вообще неуютно в чужом жилье.
– Только что въехал, – он развел руками, словно оправдываясь, – не успел сделать ремонт.
Диван с полированными подлокотниками и потертой бордовой обивкой, два таких же кресла, журнальный столик, из ДСП, на тонких ножках. Розово-голубые обои в цветочек выцвели, но над диваном остался яркий четырехугольник, призрак коврика, плюшевого, с розочками, или гобеленового, с оленями. Сейчас такие коврики у понимающих людей в цене. А раньше считались мещанством.
На стенах лежал отпечаток чужой судьбы: я кожей ощущал чужое житейское неблагополучие, скудную монотонную жизнь, незаметно сошедшую на нет. Кто-то ему продал эту квартиру? Сдал на несколько лет? Кто здесь жил? Чья-то умершая родственница?
Почему здесь? Почему он на этом так настаивал? Это все равно не его дом. Не его вещи. Не его прошлое.
– Хотите коньяку? Кофе?
Я сказал:
– Нет. Я же работаю.
– Интересно посмотреть, как вы работаете.
Он сел напротив меня и положил ладони на плоские полированные подлокотники. Ткань сбоку продрана, в лохматой дыре белеет фанера.
– Что тут интересного?
Я выложил диктофон на столик. В фальшивой глубине лаковой поверхности неохотно отобразился двойник диктофона.
– Не возражаете?
– Если вам нужно... отчего ж нет?
– Многие возражают, – сказал я честно.
– И если они возражают, вы... и правда не пишете? Исподтишка, телефоном, ну...
– Нет. Я работаю для клиента. По его заказу. Зачем мне его обманывать?
– А вы никогда не думали, что можно получить