Мы были юны, мы любили. Анастасия Туманова
говорил с тобой вчера?
– Говорил. Спасибо за честь.
– Пойдешь за меня?
– Пойду, коли не шутишь.
– Какие теперь шутки. – Мотька умолк, глядя себе под ноги, на серую пыль, уже покрывшую сапоги. – Только, чяери… Попросить хочу.
– Знаю. Чтобы свадьбы не было. – Варька улыбнулась углом рта и впервые обернулась к Мотьке. – Мне ведь эта свистопляска тоже ни к чему. Давай уж, что ли, убежим? У нас с Ильей тетка в Рославле, доедем до нее, там и поженимся.
Мотька тоже невольно усмехнулся.
– Что ж… Ежели погони не боишься…
– Кому нас догонять-то? Илья всю ночь согласен без просыпу дрыхнуть, лишь бы меня с рук сбыть.
– Ну-у, что выдумала… – протянул Мотька, но Варька была права, и он, помолчав, сказал только: – Сегодня, как стемнеет, жди. Да Илью упреди, чтоб не подумал чего…
– Упрежу.
Мотька вскочил на коня и, не глядя больше на Варьку, ударил пятками в бока вороного. Когда тот скрылся за плывущими впереди телегами, Илья с передка спросил:
– Ну, чего?
– Сговорились ночью убежать.
– А свадьба как же?..
– Свадьбы ему теперь в страшных снах только сниться будут, – без улыбки сказала Варька. – Пусть уж так. К тете Симе в Рославль поедем.
– Ну, добро. Смотри не передумай до ночи-то.
Варька кивнула. Высунувшаяся из телеги Настя взволнованно окликнула ее, но Варька сделала вид, что не услышала, и продолжала идти. Ее сощуренные глаза глядели в рассветное небо, на медленно плывущие облака.
Глава 4
Лето на Дону в этом году оказалось сухим и жарким. За июль и пол-августа не выпало ни капли дождя, над степью нависло белое небо с блеклым от жары, огромным шаром солнца. Табор еле полз по дороге в облаках пыли, замучившей и людей, и лошадей. Лохматые собаки подогу лежали вдоль дороги, высунув на сторону языки, и потом со всех ног догоняли уползшую за горизонт вереницу телег – с тем, чтобы через полчаса снова свалиться в пыль и вытянуть все четыре лапы. Цыгане ошалели от жары настолько, что даже не орали на лошадей, и те шли неспешно, не слыша ни проклятий, ни свиста кнута. Старики каждый день обещали дождь, и действительно, к вечеру на горизонте обязательно появлялась черная туча. Но ее всякий раз уносило куда-то вдаль, за Дон, и с надеждой поглядывающие на тучу цыгане разочарованно вздыхали.
Илья шел рядом с лошадьми, вытирая рукавом рубахи пот, заливающий глаза. Иногда он замедлял шаг, ждал, пока телега проплывет мимо него, и спрашивал у идущей следом за ней жены:
– Настька, как ты? Ежели тяжело – полезай в телегу! Гнедые не свалятся небось…
Настя, запыленная до самых глаз, только качала головой. Рядом с ней брела такая же грязная и замученная Варька, у которой не было сил даже привычно запеть, чтобы разогнать усталость. Сзади скрипела Мотькина колымага, и ее хозяин, так же как Илья, сипло чертыхаясь, тянул в поводу то и дело останавливающихся коней.
С того дня, как семья Ильи Смоляко вернулась в табор,