Насельники с Вороньей реки. Михаил Кречмар
от ветеринаров антибиотиков всё стадо Дьячковых вымрет за одно лето. А может, само семейство зацепит какая-нибудь зараза и они сгинут в этих родных для них, но тем не менее не приспособленных для человеческой жизни местах. А вымрут они так же наверняка, как если бы кто скосил их из пулемёта. Потому что никаких средств связи с внешним миром у Дьячковых нету.
Когда я на своей оранжевой спасательной лодке подплывал к палатке Николая, он уже стоял на берегу. Ждал. Меня всегда поражало, как тундровые жители узнают о малейших изменениях в окрестностях. Немного разобравшись, понимаешь, что в этом нет ничего мистического – просто очень внимательный взгляд и отработанная система сигнализации. Плюс неутомимость и быстрые ноги. Так, мой костёр вверх по реке увидал зять Николая Фёдор ещё вчера вечером на склоне сопки, где Дьячковы пасли оленей. Он тут же отрядил к тестю самого молодого пастушка, который пробежал за два с половиной часа пятнадцать километров и сегодня уже успел вернуться в стадо. А Николай остался ожидать меня на реке, причём ждать меня он мог сколько угодно: времени у него было много.
– Привет, – он подошёл к кромке воды и поймал брошенную ему верёвку, которую ловко закрутил на вмытой в гальку коряге.
Я представился.
– Пошли чай пить. С утра на реке холодно, – Николай повёл меня в палатку, причём видно было, что он изо всех сил пытается не обогнать меня. Его странную, дёргающуюся манеру ходьбы выработали тундровые кочки и каменистые россыпи. И всё равно он мог передвигаться как минимум вдвое быстрее меня, даже под довольно тяжёлым грузом. Я который раз подумал, что тундровые пастухи оленей, наверное, лучшие ходоки в мире.
Чаепитие с северными аборигенами – это не восточная чайная церемония с её сдержанностью и ритуалом. Во время чаепития тебя расспрашивают жадно и с пристрастием, потому как ты – единственный источник информации, пришедший бог знает откуда, из мира, которого, может, и нету вовсе и все сведения о котором ограничиваются хриплым бормотанием купленного ещё в восьмидесятые годы двадцатого века приёмника ВЭФ. Тундровые жители тебе помогут, поделятся последним, проводят и расскажут, только ты должен с ними расплатиться – рассказать, что происходит в тех краях, которые они никогда не увидят.
Я – биолог-охотовед. Меня выбросили в верховья Вороньей реки вертолётом. Старатели летели на прииск «Куропаточный». Я попутный груз. Двести килограммов сверх нормы может взять любой вертолёт МИ-8. Я со своим снаряжением и есть эти двести килограммов. Путешествую один. Да, знаю, что плохо. Но если бы нас было двое, то было бы уже триста пятьдесят килограммов и ни в какой вертолёт нас бы уже не взяли.
В этот момент мы оба замолчали, отхлёбывая густой чёрный чай из железных эмалированных кружек. Китайская керамика сюда ещё не добралась. А жаль. Вкус чая в керамической кружке совершенно другой, нежели в железе. Я помню, старые оленеводы ещё возили с собой на кочёвках хрупкие фарфоровые чашки. Любимую чашку после смерти