Паутина удачи. Оксана Демченко
вздохнула Лена, переходя на самый ласковый тон. – Вы не рвите себе сердце. Я знаю, вы за нашего начпоезда самого ректора Юнца просили, в чем тут чернота и злой умысел? Опять же Михаил Семенович рад, к пользе пошла просьба.
– Точно, зови батьку на «вы», как чужого, – то ли попрекнул, то ли посоветовал Корней.
Хотя знал, так его Лена обычно именует, стараясь выказать уважение и порадовать – по традиции юга, откуда происходит ее мама. Дед завозился, сбрасывая покрывало, запутался в нем и расстроился окончательно. Дождавшись, пока дочь поможет сесть и уберет ткань, тяжело махнул рукой. Было видно, что губы его жалко дрожат.
– Донос я написал в зиму, – едва слышно выговорил Корней, глядя на свои руки, мнущие кисет с табаком. – Спьяну, со зла… Все надеялся, что он затеряется, что не заметят и не рассмотрят. А они рассмотрели! Прибыли только что. Курьерская паровая дрезина из самого главного управления. Там, на путях, стоит, в мой паровоз только что не упирается. Три эдаких лощеных столичных хлыща вышли, ни слова никому не молвили и в «семерку» – шасть! При них пакет…
Корней прижал руки к животу и сложился пополам, упираясь лицом в колени, словно прячась от боли. Лена охнула, схватила чашку, наполнила тепловатым старым травяным отваром, упала рядом с отцом на колени:
– Ты отхлебни глоточек, полегчает. А я, дуреха, все гадаю, отчего у тебя язва так расшалилась. Пей, не скрипи зубами. Ну какой из тебя доносчик, прекрати себя корить! Обойдется. Может, они по хорошему поводу, положительному.
– Со светлой удачей в ночь не суются на порог, – безнадежно замотал головой машинист. Кое-как выпил пару глотков и вздохнул чуть свободнее.
– Я Рене говорил про твое письмо, – тихо признался Саня. – Дед, она у нас такая… она непременно всю удачу повернула к светлому. Вот увидишь. И вообще, дядя Миша на хорошем счету, такого одним письмом не перевернуть. Он и работать умеет, и с людьми ладит. Ты ляг, а я сбегаю возле «семерки» покручусь и подслушаю.
Корней не успел ответить. По дощатому полу от ведущих в вагон сходен загремели сапоги – сразу несколько человек уверенной поступью двинулись к дверям комнатки Короля. Первым в проеме появился Михаил Семенович. Он охнул и посторонился, пропуская важного человека в светлом кителе с золотой нашивкой фельдкурьера.
– Вот он и есть Корней Семенович, – сообщил начпоезда, указывая на деда. – Приболел, язва у него. Однако и теперь, как видите, паровоз в полной готовности и исправен, все штатно. Вы уж, очень прошу, еще раз при нем зачтите, хотя бы суть, коротко. Пусть порадуется.
Фельдкурьер – рослый, благообразный мужчина с военной выправкой и модной короткой щеткой бородки на скулах – охотно кивнул. Щелкнул язычком глянцевой папки, великолепно ловким жестом извлек бумагу и стал читать звучным голосом, низким и торжественным:
– «…рассмотрев же совокупность сего письма, полученного нами весьма своевременно, и итогов работы по авральному ремонту путей на дуговой связке Краснохолмье – Шабричи, с