Кругами рая. Николай Крыщук
их фильм не имеет отношения к Пушкину, то твоя-то статья еще меньше. «Ласкает двор» как синоним свального греха. Ну, остроумно. Но порох-то на что истрачен? На любовь к себе. Влюблен в себя, буквально как «золотой голос России».
– Это фельетон. Тебе знаком такой жанр?
– Да, знаком мне и такой жанр. Хотя больше это похоже на «капустник». Вернее, на ночную пьянку в конторе единомышленников, почему я и вспомнил. Особенно если есть девушка, которой хочешь понравиться. Один остроумный остроумнее остроумного другого, и все понимают друг друга с полуслова. Тут уж да, надо если рожать, то какого-нибудь ежа, показать себя профессором шутки, китайским жонглером. Вообще говоря, по своему опыту знаю, действует.
– Послушай, отец, будь ты проще. Ведь смешно же написано.
– Так смешно, что немного стыдно.
– Ну, ты зануда!
– Здесь не только любимая девушка, ради которой ты весь университетский багаж вытряхнул, понимаешь? Еще и страна. Глядит из-за шторки и нюхает, нюхает, чем это там пахнет наш цвет нации? И потомок негров безобразный у них на посылках. Это все, знаешь, из серии «за Мандельштама и Марину я отогреюсь и поем. Кто вы такие?»
– Слушай, ты сам-то понимаешь, чего завелся?
– Да потому что не надо все время выяснять отношения с мужем Марьи Иванны! – закричал вдруг отец. – Это и есть критика фельетонной эпохи. У тебя в Гамбурге счет, что ли, есть? Нет у тебя в Гамбурге счета. И мерилом для всех этих твоих фельетонов служит не какая-то высшая истина… Я тебе скажу что.
– Не кричи, мать разбудишь, – попросил Алексей.
ГМ стер пот с кончика носа и снова надел очки.
– До чего ты любишь обобщать! Не понравилось, сказал бы: не понравилось.
– Ну почему? Хорошо написано.
– Но за Пушкина все же обидно».
– Да это тебе за него якобы обидно! Знаешь, в желании себя показать есть что-то плебейское.
– Все теперь так пишут, – сказал Алексей. – Только я пишу лучше. На «Золотое перо» выдвинули.
– Правда? – встрепенулся ГМ. – Я рад за тебя! Матушке скажи, она пирог испечет. Кстати, у нашей Евдоксии завтра день ангела. Купи каких-нибудь сиреневых лимонелл, я поздно приду.
– Сиреневые лимонеллы, – отец произнес с прононсом.
Алексей расхохотался.
– Лимонелла – вообще-то рыба. Причем обычно мороженая. Ты хочешь, чтобы я на день ангела купил маме рыбу? Это я тебе возвращаю Тавокадо. Помнишь?»
– Вот, черт! Ну купи каких-нибудь цветов. Только не гвоздики.
Процесс истребления на доске закончился, короли скрылись в бункеры, по чистому полю бродили одинокие воины, уже не агрессивные, а скорее задумавшиеся о цене
жертв и смысле войны, в ожидании момента, когда перемирие наконец станет очевидным для всех и неизбежным. ГМ напевал:
– Купил я для прекрасной Нэллы букет прекрасной лимонеллы…
– Жизни не знаешь, – сказал Алексей.
– Но оказалась стервой Нэлла и есть не стала лимонеллы… Ты уверен, что это рыба?
Однажды ГМ нашел в книжке по