Донгар – великий шаман. Кирилл Кащеев
дорога! Милки вэй!
Шаман даже вздрогнуть не успел. Истошно заорав, старуха прыгнула к чувалу. Костяной нож сам собой вынырнул из рукава парки. Ударил, метя точно в глаз спящему малышу.
Хрясь! Старая желтая кость лезвия с сухим треском переломилась. Прижимая к себе младенца, молодая мать отскочила, выставив перед собой клинок. Хмуро блеснуло широкое, как оленья лопатка, темное лезвие.
«Сталь. Настоящая. Южане ковали», – успел подумать растерявшийся шаман.
Секак очухалась быстро:
– Отрезала! Вот эту самую руку как есть по локоть отрезала! – заорала она, глядя на расчертившую ладонь длинную царапину. – Уже людей кромсать начала, чтоб сынку ее жрать было сподручнее! Спасайтесь, люди – милки идут! Милки вэй!
Только что мирно улыбавшиеся своим младенцам женщины, завывая, как голодные волчицы, рванулись к жмущейся у берестяной стены молодой матери. Дикий визг ударил по ушам. Грязные обкусанные ногти, скребки с налипшими остатками жира, каменные лезвия полосовали воздух. Прикрывая собой младенца, мать крутилась волчком. Одна из нападавших ударила кремневым шилом. Промахнулась. Колючий обломок кремня вонзился в щеку другой – та яростно заверещала. Снаружи сквозь тонкую бересту просунулся тяжелый каменный наконечник охотничьего копья. Мужчины услыхали вопли своих жен. Молодая мать отпрянула от стены. Брошенный ей в ноги берестяной короб подшиб под колени. С воплем ужаса упала она на утоптанный снег. Колыбель вывалилась из рук. Брошенный из задних рядов нож вошел в пол у головы младенца. Мать отчаянно взвыла и кинулась сверху, прикрывая ребенка собой. Меховой полог у входа отлетел в сторону, в чум ворвались вооруженные копьями охотники…
Бам! Шаманская колотушка въехала в лоб старой Секак. Старуха постояла, покачиваясь… глаза ее закатились, и она тихо осела на пол.
– Вот бы она тебе язык отрезала – всему селенью б повезло! – рявкнул шаман. – Секак теперь у вас шаман? – словно не замечая толпящихся у входа вооруженных мужчин, он тяжелым недобрым взглядом уставился на замерших от неожиданности женщин.
– Ты наш шаман, – наконец неловко пробормотала одна, совсем молоденькая, и тут же прикрыла лицо рукавом, прячась от немигающего взгляда старика.
– Так чего вы каждую старую негодную колмасам[2] слушаете? – гневно загремел шаман, и бубен его откликнулся согласным звоном. – Когда милки вэй поблизости – звери чудесить начинают! Человечьими голосами говорят, выдры за молоком идут, барсуки на медведях плавают… Может, с какой из вас пес заговорил, а? – издевательски вопросил он, уставившись на тетку, вытирающую со щеки кровь. – Сказал: «Мамками стали, бабками стали, а всё не поумнели», так?
Из толпы мужчин послышались негромкие смешки.
– Или не знаете, что на мальчика имя в сторону рода отца берется? – уже спокойно продолжал шаман. – А женщина наша сына своего… м-м… – он замялся, поглядывая на скорчившуюся на полу молодую мать, все еще прикрывающую
Колмасам – неумная и неумелая, грубая женщина. Отрицательный персонаж сказок.