Жить и умереть свободным. Сергей Зверев
ека. Добыча понравилась. А раз так – зачем выслеживать четырехногую дичь в тайге? Проще подкараулить беззащитного двуногого.
Тигр стоял почти по брюхо в снегу. Кончики рыже-белой шерсти свалялись и обросли сосульками. Сквозь облепленную репейником шкуру рельефно выпирали ребра. Уши были навострены, длинный хвост нервно подрагивал. Близость поселка не пугала – хищник уже несколько раз заходил на его территорию по ночам, резал местных дворняжек. Ничего угрожающего в поселке не было: залатанные щитовые домики, снятые с колес железнодорожные вагоны, завалившиеся заборы, вьющиеся дымки из труб…
Тем временем шаги приближались. Они были нетверды и неустойчивы. Холодный порыв ветра донос до ноздрей хищника прослоенный букет давно немытого человеческого тела, скверного табака и тошнотворного водочного перегара…
Хищник недовольно задергал хвостом, пригнул голову и спрятался за сугроб, наблюдая за протоптанной по снегу дорожкой. Со стороны поселка шел неопределенного возраста бомж в драном бушлате, растрепанном треухе и стоптанных унтах. Его лицо, напоминающее печеное яблоко, выглядело понурым и печальным. Остановившись, бомж встал против ледяного ветра, сунул в прочифиренные зубы одеревеневший чинарик и, судорожно щелкая зажигалкой, закурил. Затем глухо закашлялся, привычно матюгнулся и удивленно взглянул на окурок: он уже потух.
Человек, пошатываясь, стоял к зверю спиной. Он явно не ощущал опасности. Ветер, гнавший над сугробами низкую колючую поземку, то и дело сносил в сторону рыже-полосатой кошки тяжелый смрад. Хищник вновь забил хвостом, занервничал. В нем происходила отчаянная борьба между отвращением к мерзким запахам и острым чувством голода. Как и следовало ожидать, голод победил. Бесшумно выскользнув из-за сугроба, тигр изготовился к прыжку…
Мгновение – и бомж ощутил, как страшной силы удар сбил его с ног. Спустя какую-то секунду он почувствовал холод вонзившихся сквозь бушлат клыков, и дикая, нечеловеческая боль заставила его истошно закричать.
Крик, отразившись от заснеженных сопок, резко оборвался: легким движением головы тигр зацепил жертву за горло страшным клыком. Из разорванной гортани несчастного вырвалось слабое птичье клокотание, и бомж мгновенно затих….
Спустя каких-то полчаса страшная рыже-полосатая кошка исчезла столь же быстро, как и появилась. И лишь огромные, размером с человеческую голову следы, ведущие в тайгу, да кровавое месиво на снегу свидетельствовали о развернувшейся тут трагедии…
Глава 1
Уж если классический русский бунт слывет безжалостным и беспощадным, то что уж говорить о бунте на русской зоне? Да еще расположенной не в относительно цивилизованной Средней полосе России, а в забытом богом и людьми «медвежьем углу» Хабаровского края!
Как обычно и бывает, все началось с прибытия на зону нового начальника, подполковника Киселева. Прежнего неожиданно и безо всяких объяснений вышибли на пенсию. По одним сведениям – за излишний либерализм к заключенным, по другим – из-за скрытых интриг в краевом Управлении Федеральной службы исполнения наказаний. Как бы то ни было, но подполковник Киселев на правах нового «хозяина» сразу же начал наводить свои порядки.
Эта колония строгого режима, или «строгач», всегда считалась «черной», то есть живущей исключительно по «воровским» законам. Авторитетные зэки разгуливали по зоне в спортивных костюмах, болтали с «вольняшкой» по мобильникам и даже баловались водочкой и наркотиками. Все это можно было запросто купить через коррумпированных контролеров; за соответствующую мзду сотрудники ИТУ согласились бы пронести на зону хоть пулемет. Между авторитетными блатными и администрацией существовало негласное соглашение: вы, менты, не трогаете нас, а мы пресекаем беспредел среди особо борзых арестантов, обеспечиваем видимость порядка и даже выполнение плана на «промзоне». И всем такое положение вещей вроде бы нравилось. На зоне действительно почти не было беспредела, зато старый начальник никогда не краснел, когда ему приходилось отчитываться о производственном плане.
«Ломать» зону Киселев начал с борьбы с коррупцией среди подчиненных, а также с жесточайшего насаждения режима. Теперь подозреваемых во взяточничестве контролеров могли обыскать в любой момент – потребовать вывернуть карманы, попросить письменных объяснений по поводу денег, обнаруженных в кошельках. Что касается арестантов, то их начали пересчитывать поголовно и во время хождения на завтрак, и во время вывода на работу, и во время хождения на обед, и во время съема с работы, и даже во время хождения на ужин. Тотальные шмоны в отрядах стали нормой. Во время обысков изымались не только запрещенные вещи, но даже фотографии родных и близких, чего прежде никогда не было. Найденная заточка автоматически означала довесок к сроку. Неблагонадежным арестантам регулярно подбрасывали и самопальные ножи, и заточки, и даже наркотики. Избиения вошли в норму. Били в контролерской, били в кабинетах, били в оперчасти и в режимной части, били за нарушение режима и просто злобный взгляд в сторону администрации. Особо недовольных карали водворением в ШИЗО. А по ночам из ШИЗО дергали в «пресс-хату», где «шерсть», то есть ссученные блатные, давно уже приговоренные воровским