Скажи миру – «нет!». Олег Верещагин
я тоже, – терпеливо сказал я. – Выберемся на открытое место и попробуем разжечь костер.
– Да, костер он разжечь решил! Из чего, как?! Мокрое все! И… – Она осеклась и закусила губу. Опустила глаза: – Извини.
– Ничего, – по-прежнему спокойно ответил я. И больше ничего не стал говорить.
Мы опять зашагали вперед. Я видел перед собой спину Таньки, обтянутую мокрой ковбойкой, потемневшие от воды волосы, слипшиеся прядями, – по ним за ворот текла вода, и мне стало жалко девчонку – до спазмов в горле.
я пытался уйти от любви
я брал острую бритву и правил себя
я укрылся в подвале я резал
кожаные ремни
стянувшие слабую грудь
я хочу быть с тобой
я хочу быть с тобой
я так хочу быть с тобой
и я буду с тобой
твое имя давно стало другим
глаза навсегда потеряли свой цвет
пьяный врач мне сказал что тебя больше нет
пожарный выдал мне справку что дом твой сгорел
но я хочу быть с тобой
я хочу быть с тобой
я так хочу быть с тобой
и я буду с тобой
в комнате с белым потолком с правом на надежду
в комнате с видом на огни и с верою в любовь
я ломал стекло как шоколад в руке
я резал эти пальцы за то что они не в силах
прикоснуться к тебе
я смотрел в эти лица и не мог им простить
того что у них нет тебя и они могут жить
но я хочу быть с тобой
я хочу быть с тобой
я так хочу быть с тобой
и я буду с тобой
в комнате с белым потолком
с правом на надежду
в комнате с видом на огни
и с верою в любовь[2]
Костер разжечь и правда не удалось, как я ни старался. Зато на севере небо вдруг просветлело – голубая полоса подрезала тучи и начала стремительно расширяться, надвигаясь на нас. В этом было что-то тревожное, но мы радовались, глядя, как солнечный свет буквально течет к нам по земле, вспрыгивая на холмы и скатываясь в лощины и овраги.
Мы остановились на речном берегу и с удовольствием следили за этим.
– Все-таки хорошо, когда лето, – сказала Танюшка, и я подтвердил это энергичными кивками. Через минуту мы уже купались в солнце, хлынувшем с небес. – Давай просушимся хоть…
От мокрой земли в самом деле тут же начал подниматься пар, солнце играло в гирляндах капель, и только на юге быстро сокращался остаток облачного неба, унося дождь еще куда-то.
– Давай, – согласился я и в замешательстве взялся за язычок замка. Снял куртку, выжал ее как следует. Мы с Танюшкой, не сговариваясь, отвернулись друг от друга; я поочередно выжал брюки, футболку, даже носки и разместил все вещи на ветках, которые предварительно отряхнул от воды. Из туфель подальше вытянул языки и пошире расшнуровал.
Танюшка за моей спиной сопела – жалобно, сердито и упрямо. Не поворачиваясь, я спросил:
– Джинсы не
«Наутилус Помпилиус».