Europejskie tradycje rekreacji w mieście. Anna Pawlikowska-Piechotka
флота (все они происходят из более или менее хороших семей), их классовое сознание и манеры контрастируют с простонародными грубостью и высокомерием их союзников, вышедших из рядов революционных матросов. У себя дома в начале революции офицерам Людовика XVI, то есть людям того же происхождения, что и испанцы, они старательно рубили головы – гильотина только знай себе постукивала; и до тех пор, пока Наполеон не сделался императором и не навел кое-какой порядок, новые звания давались не за выслугу лет, а за то, что такой-то лихо забрасывает абордажные крючья, а потом вместе с добром пленников оделяет своих ребят хлопками по спине, мол, оляля, Гастон, мон ами, да здравствуют эгалитэ, фратернитэ и все такое. Уи[37]. Капитана де ла Рочу – он приверженец классики и его власть опирается на почтительное уважение, богобоязненность и Королевский устав 1802 года – просто тошнит от всех этих вульгарных французских замашек; однако он признает, что лишь благодаря им (и в отличие от большинства испанских моряков всех рангов) союзники убеждены, будто рвут себе пупок во имя родины, как англичане, и так же, если не еще больше, почитают своих командиров, и обычно готовы последовать за ними даже в ад, и, в общем-то, делают это. Взять, к примеру, коротышку Люка́ с «Редутабля»: росту в нем всего-то метр пятьдесят, он самый низенький капитан на всем французском военном флоте, но отваги ему не занимать. По мнению Люка, вся тактика ведения морского боя заключается в том, чтобы подойти к противнику с наветренной стороны, открыть пушечный огонь в упор и палить друг в друга до того момента, пока какой-нибудь из кораблей не спустит флаг или не пойдет на дно, а может, еще куда-нибудь подальше. А потому, следуя своей идее, все время вынужденного ожидания в Кадисе он занимался тем, что натаскивал своих людей, обучая их всему, что касается абордажа, и платил из собственного кармана за вино, коньяк и шлюх для тех, кто лучше всех управлялся с пикой и саблей, стрелял из мушкета из «вороньего гнезда», забрасывал абордажные крючья, метал гранаты и бутылки с порохом, и в результате даже последний юнга с «Редутабля» дал бы содрать с себя шкуру заживо, будь на то приказ его командира. А когда ты в море и кругом сыплются ядра, пули и обломки, картечь сметает с палубы все и вся, а о твой борт стукается борт вражеского двухпалубника, такие вещи кое-чего стоят.
– С вашего разрешения, мой капитан, – говорит Фатас. – Люди построены на шканцах.
Карлос де ла Роча кивает, поправляет золоченую шпагу на поясе и украдкой бросает взгляд на свои поношенные чулки – не слишком ли бросается в глаза штопка. Да нет, почти незаметна. Перед боем он никогда не надевает сапог – с тех пор, как во время сражения при Сан-Висенте (тому – мать пресвятая богородица – уже восемь лет) осколок картечи угодил ему в ногу, и лекарю, чтобы добраться до раны, пришлось разрезать сапог. А сапоги сто́ят столько, что не приведи господь.
– Что ж, пойдем почитаем им букварь, – со вздохом произносит капитан.
С высоты правого трапа ахтердека – толстенная бизань за
Да