Миссия доброй воли. Михаил Ахманов
– ничтожны и, со всеми своими боевыми кораблями и метателями плазмы, не могли причинить ему заметного вреда. Хотя у Судей Справедливости существовало другое мнение.
– Страшноватое предание! – Эрик передернул плечами, словно от озноба. – Я слышал, что у кни’лина, дроми и прочих рас такая легенда тоже ходит... результат космической мифологии... А еще слышал, что к тем, кто не нарушает мировое равновесие и ведет себя прилично, Владыки Пустоты весьма благосклонны.
– Возможно, – произнес Петрович, – возможно... Но я бы милостей от них не ждал, а больше полагался на коллективный разум человечества и, разумеется, аннигилятор. – Он снова задрал голову вверх и молвил со вздохом: – Красотища-то какая! Небо в алмазах, как говорили в старину! И польза есть от небесной красоты: этот вид – паспорт планеты хапторов. Или, если угодно, маяк их мира во Вселенной.
Тут на Эрика снизошло вдохновение, и он продекламировал:
Ночное небо
В ярких искрах звезд.
Маяк в Великой Пустоте.
– Это ты, друг мой, на каком языке стансы слагаешь? – спросил Петрович.
– На древнеяпонском. Стиль называется хокку.
Абалаков похлопал Эрика по плечу и одобрительно кивнул:
– Молодец! Очень ты к языкам способен, парень! Настоящий культурный атташе!
Звездные миры над ними вращались медленно и плавно, любуясь своим отражением в океане.
ШИХЕРЕН’БАУХ, СТАРШИЙ СТРАЖ
Безоружный и почти нагой, он стоял на каменном полу галереи, нависавшей над Двором Щенков. Снизу доносились рев, рычание и вопли боли: молодняк, вооружившись тяжелыми палками, сражался стенка на стенку. Будущим воителям клана Кшу было по восемь-девять лет, и в своем драчливом усердии они походили на стаю диких куршутов. Сюда, в крепость владыки, могли попасть только наследники тэд’шо, нобилей из правящего рода, но не все они доживут до тех времен, когда высокий харши’ххе одарит их оружием. Треть забьют до смерти, треть изувечат и уничтожат за ненадобностью, и только оставшимся, самым свирепым и упорным, будет вручен клинок. Он, Шихерен’баух, некогда удостоился этой чести... Но сейчас нет на нем воинской формы, нет перевязи из широких кожаных ремней, и клинка тоже нет. Его клинок – в руке владыки. Сидит харши’ххе в кресле из каменного дерева, посматривает то на Шихерен’бауха, то вниз, на дерущихся щенков, и во власти его жизнь и смерть всех тэдов клана Кшу от мала до велика.
Подбросив клинок на ладони, высокий харши’ххе изволил наконец прервать молчание:
– Я размышляю, Шихерен’баух, размышляю над тем, опозорил ли ты меня или позабавил. В первом случае тебя вскроют, а во втором... рррхх, я еще не решил, что будет во втором. Сейчас скажи мне: эти шуча, с которыми ты нализался кхашаша, они ведь не самые крупные из шестерых, так? Мне донесли, что один молод, а другой стар, и весят они не больше, чем эти щенки. – Владыка покосился в сторону двора. – Это верно?
– Верно, – подтвердил Шихерен’баух, тоскуя. Он уже ощущал, как ему вскрывают