Авантюрист. Марина и Сергей Дяченко
платьев, трогал локоны облысевших париков; мелкий дождь сочился с неба, ветхого, как полог, портил слипшиеся перья на широких шляпах, и человеческая голова из папье-маше безобразно размокла, напоминая капустный кочан…
На рассвете Танталь заставила себя проснуться. Выбралась из сна, как из вязкой жидкости, долго умывалась ледяной водой, потом долго расчесывалась перед зеркалом, удивленно считая первые в ее жизни седые волоски. Небо, эдак к тридцати годам она будет седой, как снежная горка, и на улице ее будут приветствовать почтительно, как богатую старуху…
Она сухо рассмеялась, глядя в глаза своему отражению.
Слишком дорого обошлась история с Аланой. И – как утверждает непогрешимое чутье – обойдется еще дороже. Недаром человек с блестящими черными волосами был вчера так обаятелен и речист. Он притащил за собой тайну, некое непонятное хотение, он нравился Танталь все меньше и меньше, он был – а, вот оно, определение! – он был актер, талантливо играющий предписанную роль…
Она, актриса по призванию, лучшие годы проведшая на подмостках бродячего театра, – она ни в грош не ставила талант лицедея, применяемый в настоящей жизни. Среди людей.
Сон о повозках посещал ее не впервые; всякий раз после него весь день оказывался пропащим, Танталь опускала руки и ждала вечера. Сегодня она не могла позволить себе такой роскоши – черноволосый красавец обосновался в доме, маленькая дура Алана глядела на него круглыми глазами и думала, что умеет скрывать свои чувства. Эгерт… Эгерт так счастлив, что снова не мог спать, он не спит уже пес знает сколько времени, он будет сегодня как пьяный, что бы ни взбрело черноволосому на ум – Эгерт ответит «да», и с радостью…
Этот, с блестящими волосами, спаситель Аланы. А то, что он лицемер и лицедей, – недоказуемо, Танталь не умеет делиться собственным чутьем, она сама не сразу научилась верить интуиции…
…Ее задели его слова о комедиантах? Чушь.
В гостиной Соллей, такой просторной, что в ней можно было устраивать балы и поединки, меня неудержимо притягивали песочные часы.
То была замечательная вещь. Бронзовые фигурки на подставке можно было разглядывать сколь угодно долго; песок, солнечно-желтый, напоминал о жарких берегах и теплом прибое. Вряд ли я думал о чем-то, когда моя рука взялась за специальную ручку и перевернула изящный корпус, и сверху вниз побежала ниточка песка, такая тонкая, что и разглядеть-то ее было непросто…
Я смотрел на бегущий песок, и волосы у меня на затылке медленно поднимались дыбом.
Нет ничего более жуткого, чем время. Его не видно. Его не ощущаешь; оно кажется безобидным – и потому осознание подлинной его природы приходит, как удар грома. Ты можешь овладеть магией, выстроить дворец и покорить сердца сотни красавиц – а вот поди-ка попробуй втолкнуть песок, горкой лежащий на дне стеклянной чаши, попробуй-ка втянуть его обратно!..
Моя жизнь утекала. Жизни других утекали тоже, но неспешно и незаметно, у них впереди еще немереные горы песка, и только я, чьи песчинки сосчитаны, понимаю