Российский Жилблаз, или Похождения князя Гаврилы Симоновича Чистякова. Василий Нарежный
Не о времени дело; но обыкновенным ли образом?
Елизавета. Кажется, что обыкновенным.
Простаков (с досадою). От этой девочки толку не добьешься.
Князь Чистяков подошел, взял за руку Елизавету, которая была уже покойнее, видя, что главный разговор клонится к сестре ее, и сказал:
– Вы – добрая дочь, в этом я уверен; он – нежный отец, в этом все уверены. Его родительское сердце непокойно. Показалось ему, что сестрица ваша Катерина неравнодушно смотрела на искательство князя Светлозарова. Если б требования его были честны, он открыл бы их отцу. Несмотря на его в сем случае молчание, он может нравиться. Но отец не может смотреть равнодушно, если нравится ей человек без доброго намерения искренно любить ее. Вы можете решить эту тайну, так или нет?
Елизавета была в большом затруднении. Очень неприятно было ей такое положение, но князь Гаврило Симонович смотрел такими глазами, что надобно было что-нибудь сказать; а что? Она мешалась.
– Говорите, – сказал он повелительно, – отец добрый и нежный ожидает вашего ответа.
– Ах! – сказала Елизавета, – это я знаю и чувствую; но что мне сказать? Я ничего не знаю.
– Ложь! – возразил таким строгим голосом князь Гаврило Симонович, что Елизавета затрепетала, и отец вздрогнул.
– Князь! Вы не пугайте ее…
– Не правда ли, любезный Иван Ефремович, вы назвали меня другом? А когда так, то я хочу доказать, что стою этого имени; хочу быть другом вашим во всяком случае, когда идет дело до вашего покоя, выгод, счастия. Итак, сударыня, отговорки ваши напрасны. Отец и друг его хотят знать истину. Лицо ваше, каждый взор показывают, что она вам известна; а только упрямство…
– Ах нет! – сказала Елизавета сквозь слезы.
– Ну, так ложная нежность! Она простительна; но не забудь, не посторонний выведывает тайны сердца сестры твоей! Это отец, я друг его.
Елизавета, потупив взоры и перебирая пальцы, сказала:
– Правда, я заметила кое-что необыкновенное…
– Вот то-то же, – вскричал с торжеством Иван Ефремович, вскочив с кресел и запахивая тулуп свой. – Ну, скажи же скорее, дочь моя, что ты заметила?
– Катерина с некоторого времени сама на себя не походит. Целые ночи просиживает со свечкою и ничего не делает. В эту ночь она вздыхала, плакала, и сквозь занавесы моей кровати приметила я или мне так показалось, что она читала какую-то бумагу, как будто бы письмо.
– Так! – вскричал отец с движением гнева.
– Нет, не так! – возразил князь; – ни на одну минуту не забывайте, что вы – отец. Правда, вы вместе и судия, но не такой, который по первой вероятности осуждает, не выслушав оправдания обвиняемого! Не забудьте также и того, что вы собираетесь произнести отеческий приговор не над сыном, а дочерью! О друг мой! Кто постигнет этот ужасный лабиринт нежности и жестокости, любви и обмана, привязанности и отвращения? кто постигнет сердце женщины?
– Катерина моя так еще невинна, а между тем получает письма от любовника, без ведома отца. Разве это не то же самое, что выйти на утренней заре полоть капусту?
– Не