Гаркуша, малороссийский разбойник. Василий Нарежный
в стороне шорох, приблизились и нашли бедного Охрима в жалком состоянии.
Узнав от него всю подробность, Гаркуша вскричал:
– Клянусь, что я сделал доброе дело, зажегши гумно!
И крестьяне проклятого Балтазара участвовали в его преступлении, во-первых, поймав нас так лукаво, а во-вторых, обидев столь чувствительно Охрима. Ветерок недаром повеял на селение, а не в поле; жаль только будет, если дома пана и мельника уцелеют!
Изнурены будучи голодом и усталостью, они не прежде явились к своему пану, как по восходе уже солнечном. Пан Аврамий ахнул, увидя их, а особливо Охрима; и когда выслушал подробно донесение, вскричал:
– Очень хорошо, что вы так строго наказали нечестивого Балтазара, но то худо, что вы, помня о самих себе, забыли о своем пане! Вы отмстили за свое оскорбление – так, но разве я не обесчещен в лице вашем? Разве нельзя было, пользуясь общею суматохою, ворваться в дом Балтазарг, где, вероятно, никого не было, разломать шкапы и кое-чем меня потешить. Ах, Гаркуша! Я не ожидал сего от твоей сметливости! Но так и быть! В другой раз будь благоразумнее. Подите теперь в мою поварню, утолите голод и жажду и отдохните после трудов!
Гаркуша едва мог понимать, за что пан Аврамий недоволен; однако клятвенно обещался, что впредь к пользам его будет усерднее.
Когда они удалились, пленные Балтазаровы были выведены из овина. Им всем обрили головы и усы, сняли свиты, настегали спины добрым порядком и отпустили с миром восвояси. Прошло несколько дней в совершенном покое, и дело казалось забытым.
В один поздний вечер пан Кремень, сидя на крыльце, курил трубку; а Гаркуша, не будучи им примечен, дремал в углу сеней в ожидании, когда пан отправится в опочивальню. Вдруг прискакала дорожная повозка, и из нее вылетел Иван, сын помещика. После обыкновенных приветствий он уселся подле отца, и между ими произошел разговор, из которого Гаркуша не проронил ни одного слова.
Он был бы гораздо счастливее, если бы оглох на ту пору.
Отец. Ну, каково дела наши идут в городе? Хотя одно приближается ли к окончанию?
Сын. Напротив! Одним делом оно умножилось. Проклятый немец подал прошение, в котором ясно и обстоятельно изобличает тебя в разорении своей мельницы и в сожжении селения. Имена участников в сем деле, начиная с Гаркуши, означены. Я советовался с другом нашим Кохтем, секретарем суда, и он, пожав плечами, сказал: «Очень плохо! Велика будет милость господня, если вы отделаетесь потерею дворовых людей, в беззаконии сем уличаемых; да и они счастливы, что я для отца твоего беру в них родственное участие. Все искусство приложу в их пользу и полагаю, что большей беды не будет, как только что их добрым порядком выстегают и сошлют в каторжную работу».
Отец. Спасибо! Пан Кохоть мужик добрый и умный.
Сын. Завтра чуть свет прискачет сюда исправник с командою для захвачения обвиняемых.
Отец. Милости просим! Как скоро увижу, что не будет способа отбояриться легче и