Двуллер-2: Коля-Николай. Сергей Тепляков
Бушуеву.
– Радостева Ирина Алексеевна… – прочитал Бушуев и едва сдержался, что не хмыкнуть – Радостева! Он и второй милиционер, 25-летний оперативник Славка Мельников, светловолосый, быстрый в движениях и, как это часто бывает среди оперов, похожий на жулика повадками, манерами и разговором, одетый по случаю августовской жары в светлые легкие штаны, светлый легкий пиджак с подвернутыми по одному только Славке известной моде рукавами, переглянулись. «Радостева! С такой фамилией жить и радоваться, а не мужиков резать…» – подумал Бушуев.
На фотографии в паспорте Ирине было 25 лет. Бушуев, хоть и плохо чувствовал женскую красоту (чутье это, как, например, музыкальный слух, у каждого разное), все же удивился внутренне – да она ли на фото, та, которая вот сейчас сидит перед ним? Удивительного редкого разреза глаза сейчас были закрашены тенями и залиты поползшей от слез тушью. Женщина на снимке смотрела так, будто усмехалась – вот и уголки губ чуть приподняты. Та, что сидела перед ним на диване, не улыбалась уже давно – такие вещи Бушуев понимал. Он посмотрел на Ирину опытным мужским взглядом. Потом отошел и молча показал Мельникову ее фотку в паспорте.
– Ого! – сказал Мельников, тут же мельком глянув на Ирину, и так же, как Бушуев, поразившись про себя, как перепахала жизнь эту несчастную бабу.
– Это что… – негромко сказал Бушуев и перевернул страничку паспорта, показывая ту, на которой была фотография 16-летней Ирины. – Эх, и почему мы не ходили с ней по одной улице?
– Так она, Игорь Петрович, постарше вас будет! – ехидно проговорил вполголоса Мельников, глядя на шефа одним глазом из-под нависшего чуба.
– Любви, Мельников, все возрасты покорны! – назидательно ответил Бушуев, снова открывая страницу, на которой Ирине было двадцать пять. – Да и постарше всего чуток.
– Да я разве ж против? – пожал плечами Мельников. – Только сидели бы вы сейчас на этом диване с ножевым ранением в груди…
– Типун тебе на язык! – сплюнул Бушуев. Тут он задумался.
– Кстати, Мельников, а ножик-то где?
Они оглянулись. Бушуев пошел к покойнику и посмотрел тому на грудь, пытаясь понять, каких примерно размеров был убивший его нож. Потом он отошел к столу. На столе хоть и не было особой красоты, однако стояли тарелки, рюмки для водки и стаканы для «запивки» – то есть застолье было почти интеллигентное. Ножа на столе не было.
Бушуев отправился на кухню, на ходу отмечая, что и полы давно пора покрасить, и обои явно наклеены еще лет десять назад – вон и отстали уже кое-где. На кухне в столе была разная утварь, однако ножики были либо из столовых приборов, с закругленными носами, либо узкие и короткие. Бушуев же полагал, что сидевший на диване человек был убит другим инструментом – с широким и длинным лезвием, какими обычно в семьях режут мясо. Он заглянул в холодильник, под кухонный стол, за батарею. Ножика не было. Он встал посреди кухни и стал оглядываться. Методика, согласно которой отыскиваемая вещь сама покажет себя, сработала: в мойке из-под посуды торчала обмотанная синей изолентой ручка