Современная идиллия. Василий Авенариус
последний разик…
Она повлекла Наденьку к противоположному концу стола и, смелее прежнего, собственноручно положила гульден на красное поле. Увы! Фортуна уже изменила – вышло noir[7]. Новые совещания и новый проигранный гульден – уже кровный.
– Надо воротить его…
Опять noir и – опять! В портмоне не оказалось уже целого гульдена. Само собою раскрылось другое, такое же маленькое портмоне, через зеленое сукно прогулялось еще несколько гульденов – пока не иссяк и этот источник. Тогда бедные жертвы, безмолвные, смущенные, исчезли незаметно из обители коварных демонов азарта.
Мы сказали – незаметно; но не совсем: молодой русский, уличивший грабителя, вскочил со стула, сгреб в карман остаток своих денег и поспешил за барышнями. В саду они подошли к двум старшим дамам; после короткого разговора все четыре направились к выходу. Молодой человек следовал в приличном отдалении. Миновав гостиный двор, они взяли налево, по главной улице, и тут поднялись на крыльцо высокого дома. Молодой человек взглянул кверху: между вторым и третьим этажами красовалась колоссальная вывеска: «Vier Jahreszeiten»[8]. Обождав, пока дамы скрылись за дверьми гостиницы, он вошел вслед за ними. Его встретил кельнер. Молодой человек опустил ему в руку гульден. Кельнер почтительно поклонился:
– Чего изволите?
– Кто эти дамы, что вошли сейчас передо мною?
– Какой национальности, хотите вы знать?
– Да.
– Они русские: мать, две дочери да племянница.
– А фамилия?
– Липецкие.
– Давно они у вас?
– С неделю. Одна из барышень, что постарше-то, пользовалась здесь серною водою, да доктора присоветовали ей пить сыворотки, ну, и завтрашнего же дня они собираются в Швейцарию.
– В Швейцарию? Не знаете, куда именно?
– Кажется, в Интерлакен.
– Так.
Молодой человек повернулся на каблуке и задумчиво спустился с лестницы. Поворотив за угол, он в одной из смежных улиц вошел в тесную, темную прихожую небольшого одноэтажного домика, ощупал дверь и постучался.
– Herein![9] – послышался изнутри густой мужской голос.
Молодой человек вошел в комнату, освещенную матовою лампой. На кровати, с книгою в руках, лежал, с приподнятыми на стену, скрещенными ногами, молодой мужчина, с флегматическим, умным лицом; полная русая борода делала его старше, чем он был на самом деле. Не повертывая головы, спросил он вошедшего:
– Ты, Ластов?
– Собственноручно.
– Удалось, наконец, продуться?
– Удалось. Послушай, Змеин: ведь работы твои в лаборатории Фрезениуса приближаются к концу?
– Даже кончились нынче.
– А! Значит завтра же можно в Швейцарию? Змеин с удивлением обернулся к приятелю.
– Сам же ты просил повременить? Или уже не надеешься взорвать банк?
– Не надеюсь. Madame Schmidt!
В соседней комнате задвигали стулом, и в дверях показалось
черное
«Четыре времени года»
Войдите!