Поветрие. Василий Авенариус

      Наденька покраснела и с ожесточением принялась кусать губу.

      – Он, по крайней мере, чаще вашего ходит к нам, и я… и я без ума от него. Вот вам!

      – Поздравляю. Стало быть, моя партия проиграна и мне не к чему уже являться к вам?

      – И не являйтесь, не нужно!

      – Как прикажете.

      Куницын, вслушивавшийся в препирания молодых люде, которые вначале происходили вполголоса, потом делались все оживленнее, разразился хохотом и подразнил студентку пальцем.

      – А, ай, Nadine, ай, ай, ай!

      – Что такое?

      – Ну, можно ли так ревновать? Ведь он еще птица вольная: куда хочет, туда и летит.

      Наденька зарделась до ушей.

      – Да кто же ревнует?

      – На воре и шапка горит! Пора бы вам знать, что ревность – бессмысленна, что ревность – абсурд.

      Тут приключилось небольшое обстоятельство, показавшее, что и нашему насмешнику не было чуждо чувство ревности.

      Моничка как-то ненароком опустила свою руку на колени, прикрытые тяжеловесною скатертью стола. Вслед затем под тою же скатертью быстро исчезла рука Диоскурова, и в следующее мгновение лицо молодой дамы покраснело, побагровело.

      – Оставьте, я вам говорю… – с сердцем шепнула она подземному стратегу, беспокойно вертясь на кресле.

      Он, с невиннейшим видом, вполголоса перечитывал нерифмованную строчку на лежавшем перед ним стихотворном листе.

      – M-r Диоскуров! Я вас, право, ущипну.

      – Eh, parbleu, mon cher, que faites vous la, sous la table[22]? – с неудовольствием отнесся к доблестному сыну Марса супруг, слышавший последнюю угрозу жены, вырвавшуюся против ее воли несколько громче.