Поветрие. Василий Авенариус
Ластова одно – присутствие молодых девиц, выслушивавших лицом к лицу с молодыми людьми такие подробности о некоторых физиологических процессах, которые невольным образом должны были оскорблять в них врожденную женскую стыдливость.
За Шрофом выпросил себе право говорить другой студент. В самом разгаре прений один из присутствующих осведомился у хозяина: припасено ли пиво?
– Всенепременно, – отвечал тот.
– Чего ж, вы дожидаетесь? Тащите его сюда, совсем в горле пересохло.
– Patientia[6]! Явится вместе с чаем; всякому ad libitum[7] то или другое. Узнаем, что самовар?
Взяв в обе руки по бутылке-подсвечнику, он ударил их звонко одну об другую. В дверь высунулась голова:
– Чего вам?
– Ipsecoquens? Самовар?
– Сейчас закипел.
– Так подавай.
Вскоре перед председателем шипел пузатый исполин-самовар. Рядом появился поднос с чайником, стаканами (без блюдечек), ножами, чаем в бумажной трубочке и грудой крупных, в полкулака, сахарных осколков. Затем был насыпан вдоль всего ряда столов вал из сухарей, пеклеванных и французских булок.
– A butyrum vaccinum[8]? – строго вопросил хозяин.
– Сию минуту, – отвечала служанка, торопясь принести масло – кусок в несколько фунтов, завернутый еще в лавочную бумагу.
Заварив чай, Чекмарев наклонился под кровать и, отодвинув, не говоря ни слова, в сторону ноги Ластова, вытащил из-за них полновесную пивную корзину.
Потом с тщанием начал расставлять симметричным треугольником батарею бутылок посредине стола.
– Кто пьет пиво, – объяснил он, – пьет его в эмбриональном виде, непосредственно из бутылок; стаканы определены для чаю.
Пивной треугольник тут же расстроился. Наденька завладела одной из бутылок и пальцами ловко раскупорила ее.
– Оно ведь фрицевское? – обратилась она деловым тоном к Чекмареву.
– Само собою.
Студентка взглянула мельком на Ластова – и сконфузилась: глаза их встретились.
– Чему вы удивляетесь? – спросила она развязно. – Пиво очень питательно.
Nunc est bibendum!
Nunc pede libero
Pulsanda tellus.[9]
Встряхнув кудрями, она приложилась губами к горлышку, но, от чрезмерного усердия, чуть не захлебнулась и раскашлялась.
– Век живи, век учись, – оправившись, сказала она и, не падая духом, вновь поднесла ко рту питательную влагу.
– Вы, Липецкая, – обратился к ней Чекмарев, – желали, кажется, изложить кое-какие мысли по поводу молешоттовского «Kreislauf des Lebens»[10]?
– Да, и прошу слова, – отвечала она, смело взбрасывая свою хорошенькую головку.
– Внимание же, господа! – провозгласил председатель, прибегая к своему неизменному вечевому колокольчику-кулаку. – Будет говорить одна из достоуважаемых товарок наших – Липецкая.
Говор умолк; взоры всего собрания с любопытством устремились на студентку-оратора.
Наденька поправила
Терпение
По желанию
Бутерброд?
Круг жизни