Хищник. Гэри Дженнингс
некоему ненавистному человеку или вражескому племени.
Как-то раз я обнаружил целый кусок дерева, который лежал на земле. Он нес на себе длинное послание, вырезанное современным готическим шрифтом. Дерево пострадало от непогоды и было покрыто мхом, но слова не стерлись, и я смог прочесть их все:
Прохожий, коротко мое слово,
Остановись и прочти эти руны.
Эта мрачная плита покрывает красивую женщину.
Ее имя было Юхиза.
Она была моим светом и единственной любовью.
Она желала того же, что и я,
Избегала того же, что и я.
Хорошей была она, чистой, верной, разумной.
Ее поступь была благородной, а речь доброй.
Прохожий, я закончил.
Ступай.
Я отправился дальше, как и было приказано. Однако долго потом размышлял над этой эпитафией. В ней не было упоминания о Боге, Вотане или Иисусе, никаких сравнений покойной с ангелами или елейных сантиментов вроде «покойся с миром», там не содержалось также никаких просьб, чтобы языческие Manes[38] защитили могилу от осквернения. Вдовец, вырезавший эту примитивную мемориальную доску, явно не был христианином (ни католиком, ни арианином) и, похоже, вообще не верил ни в каких богов. Без сомнения, он был варваром и кочевником, и, разумеется, цивилизованные люди относились к нему как к грубому чужеземцу. Но, создавая это свидетельство любви и скорби – в искренних, простых словах не было ничего напыщенного или вычурного, – он продемонстрировал чистое и глубокое чувство, подлинную нежность. Уверен, любая женщина, а я говорю сейчас от имени женщины, даже христианка, даже самая знатная римская христианка, вместо того чтобы удостоиться после смерти грандиозного мраморного монумента и льстивых ханжеских пошлостей, предпочла бы упокоиться под простой деревянной плитой, на которой любящая рука вырезала искренние слова: «Ее поступь была благородной, а речь доброй».
Мои скитания длились не одну неделю, прежде чем я набрел на первое живое человеческое существо в Храу-Албос. Это случилось на исходе одного снежного дня. К тому времени я уже исхудал, умирал от голода, жажды и еле двигался от холода. Поскольку день уже клонился к вечеру, а в лесу рано темнело, я предпринимал отчаянные попытки отыскать какой-нибудь источник воды, ибо у меня во рту с утра и маковой росинки не было. Я также надеялся обнаружить поблизости нору какого-нибудь впавшего в спячку животного и, завернувшись в свою овечью шкуру, там переночевать. Внезапно juika-bloth слегка встрепенулся у меня на плече и привлек мое внимание. Я поднял голову, прищурился, поскольку в лицо мне летел снег, и увидел впереди красноватый огонек.
Я осторожно подошел поближе и увидел возле скромного костра чью-то сгорбленную фигуру. С величайшей осторожностью я потихоньку обошел незнакомца и незаметно подкрался к нему со спины. Единственное, что я смог разобрать, – это был человек с огромной всклокоченной седой шевелюрой, потому
Маны – духи умерших, низшие божества (