История Рима от основания Города. Тит Ливий
тем не менее они едва ли не больше опасались нападать на открытые жилища, чем на запертые. Положительно с благоговением смотрели они на мужей, сидевших в преддвериях домов[388] и совершенно напоминавших богов не только великолепием одеяния, более блестящего, чем то подобает смертному, но еще и величавым выражением лиц. В то время, когда галлы стояли, внимательно созерцая неподвижных, как статуи, старцев, один из этих последних, говорят, Марк Папирий, слоновым жезлом нанес удар в голову галлу, который стал гладить его длинную, как тогда было в обычае носить, бороду и тем вызвал его гнев. С Папирия началось избиение, и все прочие старики были умерщвлены в своих креслах; после избиения первых сановников не пощадили уже никого из смертных, жилища расхищали и, обобрав их, сжигали.
42. Однако я не могу решить, желания ли не было у всех уничтожать до основания город, или же у галльских начальников был такой план, чтобы, с одной стороны, навести несколькими пожарами ужас на осажденных, в расчете, нельзя ли страхом за целость своих гнезд принудить их к сдаче, а с другой – не сжигать дотла всех строений, чтобы все, что уцелеет в городе, служило залогом, при помощи которого можно было бы сломить твердость противника, – только в первый день огонь разгуливал не в таком множестве разных пунктов и не на таком обширном пространстве, как это бывает во взятом неприятелями городе. Римляне, глядя с Крепости на город, наполненный врагами, и на их беготню по всем улицам в разных направлениях, глядя, как то в одной, то в другой стороне появляется какое-нибудь новое бедствие, не только потеряли способность соображать, но даже не могли дать себе ясного отчета в том, чтó слышат и видят. Куда бы только ни отвлекал их внимание крик врагов, вопль женщин и детей, шум пламени и треск валившихся зданий, на все они в смятении устремляли свои мысли, свои лица, свои взоры, словно приговоренные самою судьбою созерцать гибель своего отечества, не имея возможности защищать ничего из своего достояния, кроме жизни, возбуждая к себе чувство сострадания больше, чем кто-либо из подвергавшихся когда-нибудь осаде, потому особенно, что, отрезанные от отечества, они, подвергаясь осаде, в то же самое время собственными глазами созерцали, как все их достояние попадает в руки врагов. И день, так плачевно проведенный, сменился такою же тревожной ночью; за ночью потом последовало беспокойное утро; и ни на минуту нельзя было отдохнуть от зрелища все новых и новых утрат. Но угнетенные и подавленные столькими бедами, римляне, как ни больно было им видеть, что все их достояние дотла истреблено разрушительным пламенем, все же твердо решились мужественно защищать занимаемый ими хотя бедный и малый холм, но тем не менее оставшийся единственной для них опорой свободы; и сверх того, видя ежедневно все одно и то же, они словно уже свыклись с бедами, стали нечувствительны к тому, что так близко их касалось, и только не спускали глаз с оружия и железа, которое держали в правых руках, как с единственной оставшейся у них надежды.
43.
...