Терновый куст. Давид Айзман
Леа?.. Что ж, оно так: стон – наш хлеб. Все мы стонем. И вся наша жизнь – один стон. Один кровавый стон.
Меер. Ну чего еще вы пришли гвозди в сердце вколачивать!
Слепая. Не я вколачиваю их, жизнь вколачивает… Это, кажется, вы, Меер?.. И сколько вколотила она их, что больше уж и места нет.
Сосед. Деточки мои… птичечки мои…
Слепая. Пока была я зрячей – жизнь как будто манила… Все же я целый человек была. Теперь только лохмотья остались…
Сосед. И душа для страдания.
Берл. И рот, чтобы есть.
Слепая. Правда, объедаю детей… И все голодны.
Шейва. В двадцать три года ослепнуть – это таки большое несчастье. Но только в вашей слепоте вы сами виноваты, дай нам бог так здоровья. Знали, что ртуть вредит, – надо было бросить фабрику.
Самсон. Вы, Шейва, всегда умнее всех скажете.
Слепая. Когда ж нужда, когда восьмеро детей у сестры!.. А у мужа ее во время погрома громилы обе руки отрубили. Если бы я не работала, всем с голоду надо было бы умереть… Полоскала я глаза, примочки на ночь клала… на молодость надеялась… Не помогло… Глаза вытекли…
Самсон. Когда станешь присматриваться к этому океану страданий, то чувствуешь, как дрожит мозг… Где правда? Где справедливость?
Меер (нараспев и как бы с удивлением). Вот вовсе чего вы захотели!.
Самсон. Стоны, вопли, преждевременное одряхление, изувеченные члены, изможденные тела уродов. Жизнь более ужасная, чем смерть, и смерть более сладкая, чем радость… Ждешь ее, призываешь смерть, единственного утешителя и друга… Лучшие черты наши стираются, мы становимся злыми, бездушными, жестокими, мы заедаем друг друга, топчем. Звереем все, и даже без пользы для себя делаем зло другим. Измученные, мучаем. Свирепыми делаемся, гнусными. Сносим покорно всякую подлость, всякое преступление. Слабого давим и пресмыкательски улыбаемся злодеянию – даже когда оно душит нас самих, наших детей… Что такое! Ведь человек, человек это делает!.. И я не понимаю, я не понимаю, как только не сойдешь с ума!..
Меер (встает). Когда вы начинаете эти ваши разговоры, то мне кажется, что не двадцать верст я прошел, а двести и что сейчас я упаду.
Сосед. Жить нечем… и умереть нельзя.
Меер. Вот увидите, вы еще долго будете жить.
Берл. Не будет он жить.
Шейва. Молчи, Берл! У тебя сердце полицейского, дай нам бог так здоровья.
Слепая. Берл, вы ошибаетесь: сосед наш жить еще будет. (Многозначительно.) И почему – это я знаю.
Берл. А куда его дети пойдут, когда он умрет?
Слепая (многозначительно, загадочно). И это я знаю… Когда-нибудь я вам скажу. Позаботятся о детях… И кто позаботится, тоже я знаю.
Леа. Тяжело мне… Страшно мне… (Выходит.)
Девочка соседа (дергает отца за руку и показывает на шкафчик). Хлеб.
Самсон. Она голодна? Вон и молоко есть. (Дает девочке молока и хлеба. Та с жадностью ест.)
Слепая (задумчиво, медленно, как бы про себя). Если бы могла я… собрала бы всех страдающих… замученных всех…