Звездный табор, серебряный клинок. Юлий Буркин
в твоем родном таборе так принято… – он тяжело на меня посмотрел. – Тогда я не уважаю его атамана.
Плевать я хотел на атамана своего несуществующего табора. Но я знал, что при этих словах я должен дико оскорбиться и схватиться за кинжал. И я конечно же схватился за него.
Глаза Зельвинды одобрительно блеснули.
– Ну, полно, полно, – сказал он. – Я не хотел тебя обидеть, Рома. (Или «рома» с маленькой буквы. Но это не имеет значения.) – Через несколько дней мы будем во владениях графа Ричарда Львовского, владельца множества грузовых звездолетов, обслуживающих государев Двор. Корабли у графа добрые. Там и займешься нашим промыслом.
Всем своим видом Зельвинда показывал, что разговор закончен, и я поплелся восвояси. Я пересказал суть беседы с атаманом Ляле, стиравшей наше бельё в пластикатовом корыте. Утерев со лба пот, она озабоченно нахмурилась. Но мне сказала:
– Не кручинься, сердечный мой Роман Михайлович, – теперь, хоть уже и не делая ошибки в ударении, она упорно называла меня только по имени-отчеству, но мне это даже импонировало, – что-нибудь придумаем.
Прямо как из сказки какой-то. «Что ты, Ванечка, не весел? Что ты голову повесил?..» Как раз в этот момент к нашему шатру подошел молодцеватый чернокудрый паренек по имени Гойка, с которым я за последнее время сдружился более всего. В руках он держал балисет и явно был настроен повеселиться.
Концы его невероятной длины усов были заброшены за плечи, а вместо трубки он курил обычные сигареты. Я же, еще на корабле Дядюшки Сэма был вынужден бросить курить и теперь уже сознательно удерживался от того, чтобы не начать снова. Хотя иногда и тянуло.
– Хай, Рома! – помахал он мне рукой, присаживаясь к костру. – Слышал я, что скоро будет у тебя свой джуз. Прими и меня с моей Фанни. Нарожаем мы множество детей, породнятся они с твоими, то-то радость нам будет. А?
Лихо же тут разносятся слухи. В отличии от меня он явно уверен в том, что корабль я себе добуду…
– И на добычу возьми меня, – словно прочитав мои мысли, продолжал Гойка. – Ведь ты знаешь, нет в таборе равных мне в штурманском ремесле. А в драке – тем более. А?
Я неопределенно пожал плечами, но Гойка словно бы и не замечал мою неуверенность.
– А как узнал я об этом деле, так и захотелось мне спеть для тебя одну старую-старую песню, которую показал мне еще мой дед. Приготовься же слушать, это длинная песня. А называется она «Баллада о джипси Бандерасе и о том, чего у джипси нельзя отобрать».
«С чего начинается Родина», – пронеслось у меня в голове, а он замолчал и стал, бренча по струнам и трогая клавиши темброблока на корпусе, менять окраску звука. Наконец он что-то выбрал, замер и уставился на огонь. Затем ударил украшенными дешевыми перстнями пальцами по струнам и стал мелко и ритмично перебирать их. Гнусавостью звучание его инструмента напоминало индийский ситар, а мелодикой – испанское фламенко.
Ляля, развесив белье на веревки, подсела к нам. До сих пор я не перестаю удивляться этим кострам