Яков Тейтель. Заступник гонимых. Судебный следователь в Российской империи и общественный деятель в Германии. Елена Соломински
«Нового времени» мне приятно перейти к двум другим литераторам: к Глебу Ивановичу Успенскому и Николаю Николаевичу Златовратскому296Их имена теперь забываются, а для нас это были символы чистой любви к народу.
Успенский жил в конце 1870-х и в начале 1880-х со своей семьей в селе Сколькове Богдановской волости Самарского уезда, у известного мецената Сибирякова, владельца этого имения. Глеб Иванович и жена его всё время отдавали крестьянам. Открыли кооперативную лавку, сберегательную кассу, очень были любимы населением. Но власти крайне подозрительно к ним относились. Все эти сближения с народом, беседы с ним очень не нравились администрации, и Успенского часто беспокоили обысками и допросами. Знакомство с ними считалось предосудительным и аттестовывалось как неблагонадёжность политическая.
Богдановская волость не входила в мой следственный участок, но как-то раз, за болезнью местного судебного следователя, я, исполняя его обязанности, приехал в село Скольково вместе с уездным врачом Василием Ивановичем Поповым. Там найдено было тело неизвестного человека с признаками насильственной смерти. Вскрытие мертвого тела произвело сенсацию в селе. Почти всё село собралось, как на какое-то интересное зрелище. Когда мы готовились приступить к вскрытию, мне сказали, что в толпе находится Глеб Иванович Успенский. Я подошел, познакомился с ним. Он изъявил желание подробнее узнать о деле и присутствовать при вскрытии в качестве понятого. Очень добросовестно отнесся к этим обязанностям, интересовался малейшими подробностями вскрытия, подписал протокол. После вскрытия мы с Василием Ивановичем пошли к Успенскому, по его приглашению. Жены его тогда в Сколькове не было. Мы много говорили с ним о крестьянской жизни, о нравах местного населения.
Николай Николаевич Златовратский, автор повести «Золотые сердца», сам был золотое сердце. В своих беседах и частных разговорах он всегда затрагивал крестьянский вопрос. Очень любил «нутро» русского крестьянина, и если в его произведениях идеализация мужика отдает иногда некоторой слащавостью, то в беседах с ним чувствовалось его глубокое, любовное отношение к простому человеку, к мужику-пахарю.
Он был высокого мнения о крестьянах – присяжных заседателях. С евреями Николай Николаевич мало был знаком, но, как народник, преклонялся перед народом как таковым, считая, что каждый народ несет в себе искру божью и является источником правды и истины.
В Самару он приезжал каждое лето, по дороге на кумысно-лечебные курорты. Вообще любил путешествовать по Волге, ездил часто в четвертом классе, на палубе, любил заводить знакомство с «народом».
Николай Николаевич останавливался у нас на неделю и дольше. Он был среднего роста, с большой бородой. Носил длинное пальто, всегда изрядно поношенное, наглухо застегнутое, а на голове шляпу поповского образца, с широкими полями. Издали его принимали за сельского священника или дьякона. Это сходство причиняло ему иногда неприятности. Как-то раз, когда Златовратский гостил у меня, мне нужно было экстренно