«Всё с вами, но не ваш». Избранное. Леонид Завальнюк
поиском влеком,
Шёл я по свету босиком
И вдруг пустил живые корни.
Расту, как дерево. Пою,
Чужие ветры обоняю
И листья памяти роняю
В чужую почву, как в свою.
И «листья памяти», и «живые корни» – это, конечно, чужие стихи. Цитаты могут быть совсем незаметны. В одно из стихотворений вклинилась строка: «Не спи, художник, нет!». Слух сразу же воспринимает её «по Пастернаку»:
Не спи, не спи, художник, Не предавайся сну.
Однако решение темы совершенно не пастернаковское:
Не спи, художник, нет!
На белом свете нет любви, –
За что ж ты ешь свой хлеб?!
Другой пример:
Входи со своим законом,
Но я прошу об одном:
Тот общий закон заоконный –
Суровый к нам иль благосклонный –
Будь добр, оставь за окном.
А вот Ходасевич:
Входя ко мне, неси мечту,
Иль дьявольскую красоту,
Иль Бога, если сам ты Божий.
А маленькую доброту,
Как шляпу, оставляй в прихожей.
Различие между своей и чужой «почвой» исчезающе мало. На этом фоне особенно значимо, что и само стихотворение с ключевым образом «человек – дерево» обвивается лианой вокруг стихотворения Заболоцкого «В жилищах наших»:
В ногах проходят влажные валы.
Уж влага поднимается, струится
И омывает лиственные лица…
И мы стояли, тонкие деревья,
В бесцветной пустоте небес.
Значимо именно тем, что Завальнюк, разыгрывая ту же тему, завершает её резким поворотом, которого у предшественника нет: «А без корней я – древесина». Иными словами, поэт не мыслит себя вне поля национальной поэзии, о чём и скажет прямо: «жалей иль не жалей – / Никому ещё не удавалось / Быть первичнее своих учителей». Но благодарность традиции не исключает свободы. И он рубит уже без околичностей:
Убегая от судьбы-волчицы,
Что вы все так любите учиться?!
Припадая к знанию, урчите,
Об чужую сущность сплющив лик…
Ведь поэт – он сам себе учитель.
Он своим невежеством велик.
Всё впервые трогая рукой,
Удивляясь, радуясь, тоскуя,
Первозданно мучась и рискуя,
Он первичный
Или никакой.
«Невежеством велик», конечно, Державин. Он же и «первичен». Но между ним и человеком, близким к нашим временам, преемственность разорвана: у «старика» в основе всего – Бог. У Завальнюка его нет. В частности, поэтому художник и не имеет права «спать»:
Не спи, художник, нет! <…>
Черно и пусто впереди?
У мира нет души?
А мне-то что! А ты роди!
Роди и опиши.
О «роди и опиши» поговорим попозже. Пока надо ощутить проблему, возникшую в «невежественном» уме