Путешествие внутрь иглы. Новые (конструктивные) баллады. Сергей Ильин

      как будто не там родился,

      не счастлив ты там душой, —

      здесь проявление тайны,

      быть может, самой большой.

      К чему клоню я, читатель?

      к тому, что совсем не вдруг,

      на родину возвращаясь,

      земной описал он круг.

      Так точно, двигаясь к смерти,

      от точки, где рождены,

      мы к новому лишь рожденью

      идем с другой стороны.

      Западней сад находился

      дома, где жили они, —

      что, если к саду подъехать

      с Запада? большей фигни

      выдумать, кажется, трудно,

      да и оно ни к чему:

      два миновать океана

      точно придется ему,

      плюс к тому целые Штаты,

      Азии добрую часть, —

      можно о том на досуге

      пофантазировать всласть,

      но чтобы сделать на деле

      оригинальный столь ход…

      так удаляют лишь гланды —

      через анальный проход.

      Все же не может быть большей

      в мире земном красоты,

      чем торжество над привычной

      жизнью безумной мечты:

      вот этот жизненный подвиг,

      оставшись самим собой,

      совершил легко и просто

      наш неприметный герой.

      И было в саду свиданье,

      и скромный, как жизнь, обед, —

      потом пошли они к дому

      во тьме сквозь полдневный свет.

      Им встретился мальчик странный:

      собрался он рыб удить

      в дождливой громадной луже,

      где рыб не могло и быть.

      В трамвае сидели люди,

      болтая о том и сем,

      но лишь он к ним обращался,

      в горле вставал у них ком:

      будто на чуждом наречье,

      он все обращался к ним,

      они ж от него скрывали,

      каким он был им чужим:

      сочувствуя отводили

      догадливые глаза,

      и взгляд его застилала

      обидчивая слеза.

      Вот наконец и достигли

      они родного двора:

      детство припомнить и юность

      пришла для него пора, —

      минувшая жизнь с отъездом

      не только распалась в прах,

      мстить за себя ему стала,

      являясь все чаще в снах,

      тогда как все эмигрантство,

      в котором он счастлив был,

      ни разу и не приснилось:

      но кто же смысл его смыл?

      И если у сна со смертью

      глубокая общность есть,

      не выиграл он ни йоты,

      в Мюнхене вздумав осесть:

      сойдет с него эмигрантство,

      как старая чешуя,

      останется русская сущность —

      бессмертная, как змея.

      И мыслью этой пронзенный,

      в которой обмана нет,

      опять обратил вниманье

      на странный вокруг он свет,

      и тонкая – ниоткуда —

      вонзилась в него печаль,

      и больше всего на свете

      себя ему стало жаль.

      Зачем он сюда приехал?

      вернется ли он назад?

      в