Три позы Казановы. Юрий Поляков
и пародийного обезьянничания. А кто является божьей обезьяной, мы с вами, увы, знаем…
Некоторые истории в романе предлагаются в законченном виде, другие зачинаются, придумываются, выстраиваются, редактируются прямо на глазах читателя, имитируя, а то и буквально воспроизводя сам творческий процесс. Собственно, я и написал роман затем, чтобы понять самому и показать другим, как из подлинной жизни, виртуального полуфабриката, а то и просто из чужих произведений делают искусство или то, что именуют «искусством». Кстати, кино у нас давным-давно делают из кино, а не из жизни. Не случайно в романе столько сюжетов, пародирующих киноповести, сценарии, синопсисы… Надеюсь, со временем за мои приношения на алтарь Синемопы мне дадут какого-нибудь «Кинозавра».
Увы, иные книголюбы, даже мои поклонники, не поняли авторской сверхзадачи и роман не приняли. «Вернитесь в реализм, умоляю!» – ломала руки давняя читательница. Но я и не уходил никуда! Реализм – тело искусства, другого нет и не будет, а какое платье, от какого Кардена на него напялили и каким очередным «измом» обозвали – вопрос десятый. Но те читатели, которые поняли, на что замахнулся автор, они, судя по письмам, отзывам, высказываниям на читательских конференциях, горячо приняли мою ироническую эпопею и оценили. Несколько переизданий романа – тому подтверждение.
Однако у меня всегда было ощущение, что вставные новеллы «Гипсового трубача» – это не просто архитектурные излишества и контрфорсы романного здания, закамуфлированные под «атлантов» с «кариатидами», но ещё и самостоятельные прозаические «пиесы», как говаривали в старину. Первым идею вычленить их из текста, скомпоновать в сборник и выпустить отдельной книгой мне подал один умный критик. Он сказал примерно так: «Знаешь, Юра, эти твои вставки напоминают самоцветные камешки в окладе. Все вместе они образуют сложный узор, изображение, дополняют и оттеняют друг друга, но так порой и хочется выковырять каждый из гнезда, покатать в руках и посмотреть через них на свет…»
Оставляю похвалу на совести моего «аристарха» – так когда-то называли добрых критиков, а злых соответственно – зоилами. Однако автору доброе слово, как и кошке, всегда приятно. В подтверждение своих мыслей критик даже напомнил мне литературный прецедент: Борис Лавренёв в 1920-е писал огромный роман о революции и Гражданской войне, куда главами входили знаменитые впоследствии новеллы, такие как «Сорок первый», публиковавшиеся потом в виде самостоятельных рассказов и повестей.
Идея запала в душу. Поначалу мне казалось, «извлечение» произойдёт легко и быстро. Как я ошибался! Да, некоторые сюжеты, к примеру, «Пёсьи муки» или «Космическая плесень» в самом деле легко «вынимались» из гнёзд: отогнул «лапки» и, пожалуйста, – разглядывай на свет. Но потом начались проблемы. Такие новеллы, как «Ошибка Пат Сэлендж» или «Голая прокурорша», пришлось буквально «выковыривать» из текста, причём из разных глав. И совсем уж тяжко обстояли дела с «Любовником из косметички» или «Скифским взглядом», ведь эти истории рассказывают Жарынин, Кокотов и