Родненькие мои. Софья Григорьева
печалью щемит…
Наши мамы, не вы ли будите
память мира о спасших мир?
Капли слёз и дождинок осень
расплескала вновь по лицу…
Поздравленье-78
я несу моему отцу.
Но не брошу в почтовый ящик,
но не лично ему вручу –
перед прошлым и настоящим
я, на запад лицом, шепчу:
«С днём рождения, папка, милый!
Знаешь, я ведь совсем не та.
У тебя не хватило б силы
на закорках меня катать.
Ты сказал: Смерти нет, ребята!
Верю – истину ты сказал:
есть на свете твои внучата,
у внучат есть твои глаза,
рвётся Вечный огонь… Есть в мире
твой «Огонь!», твой последний бой…
В пантеоне в полках фамилий
есть твоя строка – наша боль.
И за строчкой встаёшь ты ярко –
навсегда молодой комбат…»
Кружит ветер листы-подарки,
дубликат золотых наград.
И дождинки, и слёзы осень
расплескала вновь по лицу.
Поздравленье-78
я несу моему отцу…
Осмыслит? Поймёт? Догадается ль город,
что эти седые нестарые люди –
выпускники сорок первого года,
и надо застыть пионеру в салюте,
и встречному надо пред ними склониться,
и сжаться сердцам безотчётно и остро…
И первая средняя будет гордиться,
и будет скорбеть просветлённо и просто.
Гляди не гляди, только всё – выпускницы…
Зарницею в памяти: облачной ранью –
веснушки, чубы и безусые лица –
мальчишки печатают шаг над Яранью.
…А девочки-бабушки помнят доныне
чернявых и русых, неловких и бойких,
и вновь поимённо заплачут над ними:
был первый их бой не последний ли бой их?!
Простят им обман: обещать – не приехать,
и эту измену – Святую вовеки…
Старухи девчонкам откликнутся эхом
из восьмидесятых двадцатого века.
И будут, живые, судить про живое –
о ценах, о грядках, о внуках и детях,
ремонтах, тревогах, здоровье, покое,
о клумбах под окнами и – о планете…
И бал выпускной через десятилетья
свершится в июньский безоблачный вечер.
Оно дотанцует свой вальс – поколенье,
чья юность эпоху взвалила на плечи…
Мной впитано в кровь, мной впитано в кровь –
беги не беги, беги не беги:
мой папа погиб, мой папа герой,
мой папа герой, мой папа погиб.
Чту память его, не помня совсем,
и с детства отцом другого зову.
Но кажется мне тем самым он, тем –
пришедшим с войны домой наяву.
Мне книжки читал, катал на плечах,
игрушки чинил, хвалил и ругал,
точил мне коньки, заваривал чай
и брал в сенокос с собой на луга.
Учил различать дела и слова,
стремиться в полёт и помнить про дом…
Он