Стынь неба осеннего. Алексей Бондаренко
преграду, образует узкие рукава с галечником и песчаником на берегу. Дальше, вольготно вздохнув всей грудью, Сочур раздается вширь, уверенно несет свои воды. На многие километры по правобережью на север раскинулись старые гари, густо поросшие прутняком. За ними распростерлась темнохвойная тайга, отданная леспромхозам под сплошную рубку.
Потревоженный зверь покинул веками обжитые места. Потесненный человеком, он стал отступать в Кедровую падь, отгороженную от внешнего мира топью и болотами. Спасаясь от цивилизации, идут сюда лоси и медведи, волки и росомахи, бегут соболь и белка, летит боровая птица.
Тихо и покойно здесь.
Время пришло весеннее, пожалуй, самое опасное для медведей и лосей. Медведи выползали из зимних берлог, искали пропитание, были тощи, голодны, злы. По лесам рыскали кровожадные волки. Лоси, изодрав ноги в кровь об острую кромку твердого наста, искали укромные места. Но и это не спасало их.
Медведица Зева грелась на солнце. Оно, большое, яркое, острыми лучами пронзало густую хвою таежки, расплавляло снега, баловало теплом ослабевшее за зиму тело медведицы. Она, распластавшись, ползала брюхом по снегу, перевертывалась на спину и, раскинув лапы, с наслаждением елозила по насту. Прилипшая в берлоге земля с трудом отставала от шерсти.
Пестун Фур старательно разрывал еще мертвый смерзшийся муравейник. Он рвал острыми когтями твердую землю, злился и урчал. Но сколько он не бился, ему не удалось раздобыть вкусных муравьиных яиц.
Первые дни своей жизни на воле медвежата жались к матери, не утихая скулили. Но скоро освоились и даже стали признавать своего старшего брата, пытаясь навязать ему дружбу. Теперь им, жившим на материнском молоке, жизнь представлялась такой благостной, лучше не придумаешь. Покинув берлогу, они стали намного подвижнее. Неуемным родился медвежонок Бэр. Он уже проявлял свой характер. Когда Фур, оставив свое безуспешное занятие с муравьями, нежился на солнце, безвольно откинув на стороны лапы, медвежонок налетел на него и, оседлав сверху, затеял возню. Поначалу пестун артачился и силой заставлял неугомонного Бэра оставить его. Но вскоре стал привыкать к брату и сам, не замечая того, вовлекал его в игры. Как-то, не рассчитав свои силы, он сильно ударил меньшого лапой. Медвежонок, отлетев в сторону, кубарем покатился под косогор. Там, забившись под пихтой, уселся на теплой проталине, от обиды скулил как щенок. Ушибленное место болело. Бэр царапал его когтями, и боль становилась сильнее. Детский плач перешел в рев.
Отдыхавшая мать быстро поднялась, резво подскочила к обидчику и так поддела его лапой, что тот долго не мог опомниться. Теперь и Фур орал на всю тайгу. Нестерпимая боль и незаслуженная обида жгли его. Крупные слезы катились из глаз. Силу удара матери он знал давно, но такой оплеухи Фур не помнил. Пестун даже не мог предположить, что из-за малышей в семье мог произойти такой скандал. Между тем мать снова подскочила к нему, показывая желтые клыки. На этот раз все обошлось благополучно – она не тронула Фура.