Чайка. Борис Акунин

      Аркадина (испуганно). Что такое?

      Дорн. Ничего. Это, должно быть, в моей походной аптеке что-нибудь лопнуло. Не беспокойтесь. (Уходит в правую дверь, через полминуты возвращается.) Так и есть. Лопнула склянка с эфиром. (Напевает.) «Я вновь пред тобою стою очарован»…

      Аркадина (садясь за стол). Фуй, я испугалась. Это мне напомнило, как… (Закрывает лицо руками.) Даже в глазах потемнело…

      Дорн (перелистывая журнал, Тригорину). Тут месяца два назад была напечатана одна статья… письмо из Америки, и я хотел вас спросить, между прочим… (берет Тригорина за талию и отводит к рампе) так как я очень интересуюсь этим вопросом… (Тоном ниже, вполголоса.) Уведите отсюда куда-нибудь Ирину Николаевну. Дело в том, что Константин Гаврилович застрелился…

      Тригорин (истошным голосом). А-а-а-а!!! Нет! Не-е-е-ет!

      Аркадина (бросается к нему). Боря, Боренька, что с тобой! Что он тебе сказал?!

      Дорн (оторопело). Борис Алексеевич! (Разводит руками.)

      Тригорин (всхлипывая). Он умер, умер! Я… этого не хотел! Клянусь!

      Аркадина (обнимает его, гладит по лицу). Кто умер? Успокойся, на тебе лица нет. Тебе вредно волноваться, ты потом писать не сможешь. (Обернувшись к остальным.) Борис Алексеевич такой впечатлительный.

      Шамраев. В самом деле? Вот уж никогда бы не подумал.

      Аркадина. Он весь погружен в себя, в творчество, но если его что-нибудь расстроит, потом долго мучается и не может писать. Успокойся, милый. На свете нет ничего такого, что стоило бы твоих слез.

      Тригорин (внезапно успокоившись, смотрит на нее со странным интересом.) Даже если это смерть твоего сына?

      Аркадина (вполголоса). У меня есть только ты, только ты… (Внезапно до нее доходит смысл слов Тригорина, она резко оборачивается к Дорну.) Это правда? Так все-таки…? Он снова стрелялся, да?

      Дорн. Да, и на сей раз, к сожалению, удачно. То есть, я хочу сказать, неудачно.