Перевёртыши. Галина Александрова
и никак не заполнялось. Словно болтаясь внутри болотной жижи, она себе не принадлежала, и как выбраться из этого – не понимала.
– Ну, ладно, полежи, главное – не отключайся, держись, вытаскивай сама себя, помогай нам, – словно понимая состояние Саши, проговорил все тот же женский голос.
– Пустите меня к жене, – вдруг разрезал тишину громкий крик в коридоре, раздался стук. Саша вздрогнула, словно чего-то испугалась, и открыла глаза.
– Боже мой, все-таки это произошло, он убил меня, – попыталась прошептать, но у нее ничего не получалось.
– А где дети? – Этот вопрос был самым болезненным и тянул ее, получается, из того болота, что засосало ее так надолго.
В палату вбежала медсестра, посмотрев ей в глаза, постаралась успокоить:
– Это мужчина к женщине из соседней палаты пришел, у нас реанимация, мы никого не пускаем.
Саша знала, что кричит ее бывший муж, что уничтожил ее жизнь и не дает ей с детьми покоя вот уже столько лет. Если он прорвется сюда, то она погибнет. А дети? – Только этот вопрос волновал ее и не давал умереть.
Павел без поручения руководства старался выяснить причины, повлекшие за собой столь тяжкие последствия, по материалам, касающимся телесных повреждений, причиненных Александре Свиридовой, все углублялся и углублялся в ее жизнь. Хрулев ушел в отпуск, а материалы так и осели у него. Понимая, что все не так просто, как показалось ему изначально, он продолжал разыскивать руководителя Кризисного центра, а в первую очередь, он выяснил в скорой помощи – откуда, с какого адреса, была доставлена в реанимацию женщина. Адрес, действительно, оказался совсем другим, не домашним.
Добраться до дома, откуда доставили избитую Александру, оказалось не так уж и просто; дом стоял на отшибе, даже нельзя было это место назвать окраиной города. Если бы это была окраина, то стояли бы хотя бы с одной из сторон дома, напрямую примыкающие к городу, а тут надо было еще поискать жилой дом между кустами, разросшимися по обочинам дороги, и деревьями, закрывающими своими кронами даже небо. И дорогой, что вела к дому, это трудно было назвать: машина еле вписывалась в колеи, углубившиеся после дождя. Павел боялся, что посадит свою машину прямо «на живот», но все же решился проехать к самому подъезду одиноко стоявшего двухэтажного дома.
Дверь подъезда не закрывалась, сказать, что дом нежилой, было нельзя, так как у подъезда на веревках «сохло» под дождем белье, на окнах висели чем-то похожие на шторы тряпки, иначе их было не назвать. Покачав головой, предчувствуя минимум информации, Павел зашел в подъезд, где в нос сразу же ударил едкий запах кошачьей мочи. Заткнув нос, он позвонил в дверь на первом этаже – реакции не было; тогда он позвонил еще в две двери напротив. Тишина вперемешку с едким запахом навевала тоску.
Осторожно поднявшись по ступенькам деревянной лестницы на второй этаж, он увидел, что одна из дверей заколочена, а значит, квартира была нежилой. Еще одна дверь квартиры была приоткрыта; заглянув вовнутрь и увидев на линолеуме в прихожей засохшую