Блокада. Книга 3. Александр Борисович Чаковский
ко второй, все еще сидевшей у печки: – Лена, подъем!
Они не спеша направились к двери.
Васнецов готов был снова вспылить. Его не могло не возмутить такое лениво-равнодушное отношение к делу и то, что девчонки эти пропустили мимо ушей требование вызвать врача. Но, всмотревшись в их исхудавшие лица с темными глазницами и заострившимися носами, он подавил в себе эту вспышку. Молча пошел следом за девушками на улицу.
Та, что разговаривала с ним, обошла машину, открыла дверцу и, втиснувшись в нее, приподняла привезенного человека за плечи. В тот же миг Лена, оказавшаяся у второй раскрытой дверцы, подхватила его ноги.
Васнецов крикнул водителю:
– А ну, давай помоги!
Вчетвером они перенесли этого человека в больничное помещение и уложили на кушетку, покрытую клеенкой. Распоряжавшаяся здесь девушка стащила с него варежки, приподняла рукав пальто и положила свои истонченные, просвечивающие от худобы пальцы на правое его запястье.
– Сколько, Катя? – осведомилась Лена через несколько секунд.
– Сорок восемь, – ответила та и стала оттягивать у недвижимого своего пациента нижние веки.
– Камфару? – спросила Лена.
– Лучше бы бутерброд с ветчиной, – мрачно пошутила Катя и будничным тоном обратилась к Васнецову: – Кто он?
– Не знаю, – развел руками Васнецов. – Мы подобрали его на тротуаре.
Катя просунула руку куда-то под пальто неизвестного, вытащила потертый кожаный бумажник, извлекла оттуда серую картонную карточку и, подойдя ближе к лампочке, прочла вслух:
– Завод «Севкабель». Ковалев Василий Павлович. Токарь.
– Что же с ним? – нетерпеливо спросил Васнецов.
– Голодный обморок, – последовал ответ. – Сегодня двадцатого отхаживаем…
Какое-то время Васнецов стоял неподвижно, потом махнул рукой и, ссутулившись, медленно пошел к двери. О том, что голодные обмороки становились в Ленинграде все более частым явлением, он хорошо знал. Но рухнувшего прямо на улице человека – от голода рухнувшего! – видел впервые.
– Оклемался? – спросил водитель, когда они опять тронулись в направлении Смольного.
– Что? – вздрогнул от неожиданности Васнецов.
– Жив, спрашиваю?
– Жив, – ответил Васнецов.
– Сердце, что ли, сдало?
– Сердце…
У самого уже Смольного их застал очередной артобстрел. Снаряды рвались где-то далеко, но метроном в невидимых репродукторах сразу же зачастил.
Водитель, притормозив, мигнул фарами, прикрытыми козырьками. Часовые распахнули ворота, и машина, обогнув слева главное здание Смольного, остановилась у бокового подъезда.
Васнецов быстро скрылся в этом подъезде, на ходу сняв шапку-ушанку и сбивая ею крупинки снега с воротника. Боец, охранявший вход, протянул было руку к дверце лифта, Васнецов остановил его жестом, поднялся на второй этаж по лестнице, прошел к себе в кабинет. Хотел спросить дежурного, на месте ли Жданов, но дежурный опередил его, доложив:
– Звонил