Годы в Белом доме. Том 1. Генри Киссинджер
Соединенных Штатов не должен был бы встречаться с советскими руководителями сразу через несколько месяцев после вторжения в Чехословакию. Эффект от такого жеста был бы весьма разрушительным, особенно для Западной Европы. И это было совершенно неумным ходом для непереизбранной администрации, которую все считают уже «хромой уткой». Что бы ни было достигнуто, выполняться это должно людьми, не имевшими отношения к переговорам и формированию достигнутого. Советский Союз, сохраняющий свое руководство, мог бы показать себя авторитетным толкователем любого достигнутого соглашения. И любое изменение в политике, которое захотела бы внести новая администрация, подверглось бы критике как подрывающее священные международные обязательства или выставлено в неблагоприятном свете по сравнению с позицией ее предшественников.
В результате одним из моих первых решений после назначения было сообщение 2 декабря об отмене саммита до инаугурации президента. 8 декабря советник Никсона Роберт Эллсуорт, с которым советское посольство поддерживало контакты во время избирательной кампании, получил указание объяснить советскому временному поверенному в делах, советнику-посланнику посольства Юрию Николаевичу Чернякову, что новоизбранный президент не одобрил бы встречу на высшем уровне до 20 января. Я то же самое сделал Борису Седову, сотруднику КГБ, которому, как представляется, поручили отрабатывать ситуацию вокруг Рокфеллера во время избирательной кампании и который с тех пор не отставал от меня. 18 декабря Черняков вручил Эллсуорту ответ советской стороны в отеле «Плаза» в Нью-Йорке. В советской ноте объяснялось, что вопрос о саммите впервые подняли Соединенные Штаты в июле, а затем вновь в середине сентября и в итоге еще раз в конце ноября. Советская сторона считала, что новоизбранный президент в курсе этого дела. Теперь, когда «ситуация в этом отношении» «прояснилась», Советы признали, что им будет «трудно» определить степень успеха саммита при сложившихся обстоятельствах. Черняков добавил, что он был бы рад передать любой ответ от новоизбранного президента в Москву. Ответа не было. Это был конец идеи о встрече на высшем уровне.
Продолжались нерегулярные контакты с Седовым. Его главной заботой было внушить, чтобы Никсон вставил в свою инаугурационную речь что-нибудь о сохранении линий связи с Москвой. Это, по его словам, приветствовали бы в Кремле. Мне не совсем ясно было, является ли эта просьба отражением попытки Седова продемонстрировать некое свое влияние на Москву или то был серьезный политический подход со стороны политбюро. В любом случае я не видел тут никакого вреда. В инаугурационной речи Никсона заявлялось в адрес всех стран, что «во время работы этой администрации линии связи остаются открытыми» и предлагались иные, теперь ставшие стандартными выражения нашей приверженности миру[8].
Еще одна проблема переходного периода оказалась создана нами самими: так называемая миссия
Соответствующий отрывок первого инаугурационного обращения Никсона выглядит так:
После периода конфронтации мы вступаем в эру переговоров.
Пусть все страны знают, что во время работы этой администрации наши линии связи будут открытыми.
Мы добиваемся открытого мира – открытого для идей, открытого для обмена товарами и людьми – мира, в котором никакие народы, большие или малые, не будут жить в жестокой изоляции.
Мы не можем рассчитывать, что все станут нашими друзьями, но мы можем попытаться не делать никого нашими врагами.
Тех же, кто будет нашим врагом, мы приглашаем на мирное соревнование – не в захвате территории или распространении господства, а в улучшении жизни человека.
Когда мы исследуем бескрайний космос, мы приглашаем вместе идти в новый мир – не для завоевания новых миров, а для новых совместных приключений.
С теми, кто захочет присоединиться, давайте вместе сотрудничать, чтобы уменьшить бремя вооружений, укрепить строительство мира, поднять уровень жизни бедных и голодных.
Но тем, кому наше миролюбие покажется слабостью, мы не оставим сомнений в том, что продемонстрируем силу в той мере, в какой это нам будет необходимо.