Похороны империи. Чингиз Абдуллаев
Сергеевичу и начали говорить о создании Комитета. Это были Варенников, Шенин и Болдин.
Горбачев достаточно честно сообщил, что он отказался визировать документы созданного Комитета. Ему не понравился сам тон прибывших и их ультимативный вызов – либо подписать документы, либо уйти в отставку. Особенно неприятно было то, что среди них оказался Валерий Болдин, которого он считал своим самым близким человеком. Горбачев отказался подписывать документы, гости уехали, и ему отключили телефоны.
Он подробно и, как всегда, многословно рассказывал, в каких тяжелых условиях находился сам и его семья в Форосе, как они отказывались от новых продуктов, как рисковали оставшиеся с ними охранники, как его лишили всех средств связи и он слушал «Свободу», «Голос Америки» и Би-би-си на русском языке. Ему так не хотелось отвечать на неудобные вопросы, но они прозвучали. Один из журналистов спросил: «Как могло получиться, что все высшие руководители страны так дружно выступили против президента?» Горбачев не смутился: «Я им доверял, особенно Крючкову и Язову, – сообщил он, – но они меня подвели». – «В таком случае почему заговорщики полетели к вам? – удивлялся уже другой журналист. – Ведь фактически они выступали именно против вас?» Горбачев пояснил, что «благодаря непримиримой позиции России и руководства других республик, когда заговорщики поняли, что ни народ, ни армия не пойдут за ними, они начали в панике искать выход и бросились ко мне. Но я их не принял», – быстро добавил он.
В этом ответе почти все было не совсем точно. Руководство России действительно не признало и не могло признать создание ГКЧП, который в первую очередь создавался именно против политики российских властей. Ни одна союзная республика не посмела выступить так же открыто и явно против ГКЧП, как это сделала Россия и ее президент. Даже прибалтийские республики не захотели создавать ненужной напряженности и давать повод для нового кровопролития. Промолчал даже такой непримиримый оппонент Кремля, как Президент Грузии Гамсахурдиа, который тоже не хотел устраивать ненужные проблемы в своей республике. Оппозиция позже обвинит его в непоследовательности, когда он откажется зачитывать в грузинском парламенте текст с осуждением ГКЧП. В этот момент Гамсахурдиа проявил больше политической мудрости, чем все его оппоненты. Дело было не в степени демократичности того или иного политика. Все понимали, что именно может произойти в случае победы ГКЧП, и Гамсахурдиа, как и армянский, молдавский, прибалтийские лидеры, просто не хотел подставлять свой народ и свою республику под танковые армады, которые могли немедленно войти в их столицу.
Народ почти повсеместно хранил молчание, рейтинг Горбачева, даже немного выросший в августовские дни, был катастрофически низким. Его не просто не любили, его не уважали и презирали, а для политика это хуже ненависти. И, наконец, армия выполняла все приказы своих командиров. Мифы о том, что Грачев и Лебедь якобы готовы были не подчиниться руководству Министерства