Аномальная зона. Сергей Зверев
это я... – сдавленно донеслось с улицы. – Плюгач...
Твою дивизию! А ведь однажды меня могут подловить в собственном доме... За окном колыхалась нечеткая тень. Я активировал стеклоподъемник, и тень обрела очертания. Перед машиной мялся мой информатор по фамилии Плюгач, вполне соответствующей его внутренней сути.
– Другого места не нашел? – ворчливо бросил я. – И долго тут торчишь?
– Да нет, не очень долго, Михаил Андреевич. Со склона ваш участок как на ладони, видно, что машины нет... А где бы я вас еще нашел? Вы же теперь неуловимы – то здесь, то там. А по «сотке» связываться неудобно – ее же прослушивают...
Ох, боялся мой информатор, что люди узнают, что он стучит местному следователю...
– Ладно, садись в машину.
– Спасибо, Михаил Андреевич, я и тут постою. Спокойнее как-то. Скажу пару слов – и доброго сна...
Плюгач был десятником в местной каталажке. Не в той, что «Алькатрас» в долине Черного Камня, а в нашем Мерзлом Ключе. В некотором роде КПЗ, где содержались арестованные по подозрению в преступлениях против режима. Все логично и удобно – «рабочий материал» должен быть под рукой. Каталажка размещалась в бетонном кубе между двумя скалами, и с высоты птичьего полета вполне могла сойти за третью. Плюгач командовал отделением вертухаев в зоне, где содержались арестанты, не представляющие чрезмерной важности. Долго рассказывать, чем я его прикормил и на каком компромате он у меня завис. Коротко так – до «приземления» в Каратае он служил надзирателем в тюрьме, откуда был уволен с формулировкой «за чрезмерную жестокость по отношению к заключенным» (это как же надо отличиться...). Но я навел справки, выяснил, что уволили Плюгача за другое. Польстился на энную сумму, и однажды в его смену в камере был найден повешенным некий заморыш, оказавшийся на поверку подсадной уткой. Самое скверное заключалось в том, что «утка» была не местного уголовного разлива, а просто косила под него, – сотрудник органов с блестящим знанием «языка», блатных обычаев и выдающимися театральными способностями. Доказать причастность Плюгача не смогли, уволили с вышеназванной формулировкой – его она вполне устраивала. Больше всего на свете – даже здесь, в Каратае, – Плюгач боялся, что вскроется правда о той истории в городском ИВС города Новокузнецка...
– Излагай, – разрешил я.
– Ага... – Стукач завертел головой, приблизился, одарив меня запахом гнилостных «испарений», понизил прокуренный голос. – Вы тут, того... слышал, лажанулись неслабо? Ну, с Гульштерном и вторым... забыл, как там его?
Ага, забыл он, конечно. Я молчал. У моего стукача помимо явственных недостатков, о которых лучше молчать перед сном, имелось потрясающее достоинство: он знал все. Через зону его влияния прокручивалось такое количество информации, что позавидовали бы «ведущие» аналитики Каратая. Он умел собирать ее, систематизировать, отбрасывать ненужную. Порой возникало ощущение, что на моего информатора трудятся его собственные информаторы, у которых