Век-волкодав. Андрей Валентинов
ушибленный.
Замкомэск оскалилась:
– Из хре-не-у. Вы чего, в форме? Или мандат предъявили? Дернетесь – и вас в небесной канцелярии устав наизусть учить заставят до самого Страшного Пролетарского суда… Ни с места, я сказала!..
Для пущей верности Ольга шагнула вперед, качнув бруском в воздухе. Тот, что был слева, отшатнулся.
– Гражданка! Вы своим поведением усугубляете…
Не договорил, на брусок взглянул. Второй все еще колено гладил, похоже, попала удачно, в нужную точку. Кавалерист-девица, решив ковать железо, пока горячо, поудобнее перехватила замотанный в газету предмет. Кидать надо в левого, потом – сразу вперед, к дорожке…
– Что здесь происходит? Немедленно прекратить!..
Эх, не успела! Еще двое – высокий и плечистый в таком же полушубке и пониже, в темном пальто, со стеклышкам на носу. Очки? Нет, пенсне, словно у меньшевика с плаката.
– Гражданка, вы бы мыло спрятали.
Тот, что повыше, понимающе усмехнулся, не иначе, тоже оценил. Лицо внезапно показалось Ольге знакомым – то ли в Главной Крепости встречались, то ли во Внутренней тюрьме на Лубянке. Красивый парень, видный, не то, что этот, в пенсне.
Мыло, дегтярное, с березовой чагой, для бани незаменимое, прятать все же не стала, просто руку опустила. Гражданка Красноштанова хотела подарок сделать, но Зотова, характер проявив, расплатилась согласно прейскуранту.
Знакомый парень между тем что-то шептал на ухо другому, который в пенсне. «Меньшевик», дослушав, поморщился и посмотрел на горе-агентов, что уже успели отступить к самой дорожке:
– А ну, пошли вон!
Те и пошли, причем весьма резво, несмотря на то, что ушибленному пришлось даже не хромать, а подпрыгивать на одной ноге. Скромное дегтярное мыло и вправду оказалось вещью, совершенно незаменимой.
«Меньшевик» бросил кислый взгляд на отступающее воинство, затем, резко повернувшись, блеснул стеклышками:
– Зотова, значит? Это какая Зотова? У которой дочка генерала Деникина проживает?
Не проговорил – прокаркал. Голос резкий, непривычный – и недобрый, с таким только расстрельным взводом командовать.
Стало ясно: Ольгу узнали. Сообразила девушка и насчет голоса. Акцент у товарища, почти такой же, как у Генсека Сталина, даже еще заметнее. «Меньшевик» между тем продолжал разглядывать сквозь пенсне скромную личность бывшего замкомоэска. Вид у него при этом был, словно после съеденного пайкового лимона.
– Слюшай, Зотова! А почему ты за деникинский дочкой не следишь? У нее по русскому языку – сплошные, понимаешь, тройки. А еще в гимназии училась.
Кавалерист-девица решила не провокацию не поддаваться, но все-таки не сдержалась.
– А ты бы, товарищ, учебники для начала сравнил. В гимназическом все на месте, а в этом, новом, даже причастных оборотов нет. И на шкрабов[9] поглядел бы, они из тех, что «корову» через «ять» пишут. А система эта – бригадная? Учат все по-разному, а отметка по худшему ставится.
Подумав немного, вздохнула:
– Вины своей не отрицаю. Мы уже с Наташкой
Шкрабы – школьные работники. Принятое в те годы сокращение.