В потоке творчества: путешествия и подвижничество. Терентiй Травнiкъ в статьях, письмах и дневниках. Книга четвёртая. Ирина Михайловна Соловьёва
дышал тишиной, иногда подходил к надгробиям и прикладывал к ним ухо, что-то выслушивая и так до вечерней службы. Со мной был термос с компотом, блинчики и свечи, так с молитвой и трапезой я поминал «здесь и повсюду лежащих православных». Однажды на одном из надгробий я нашел надпись. Это была черная гранитная стелла середины 19-го века. На нем не было ничего сказано о погребенном человеке, ни единого слова и лишь одна надпись золотом гласила: «До свиданiя».
Я видел камень скорбный, темный
В тени печальной строгих лип,
Тот камень – память о страданье
И скорбный глас для тех, кто жив <…>
И уходя, я оглянулся
На камень темный и сырой,
Увидел текст – свежо преданье…
Я прочитал там: «До свиданья».
Особое счастье путешественника Травника
В общей сложности на свои странствия по России Терентий потратил более четверти века жизни. Сначала Москву, потом Московскую область объездил, и везде, где бы он ни был, всегда записывал впечатления в дневник и фотографировал: «Даже не знаю, зачем я это делаю – езжу и езжу… Мне это интересно и необходимо, вот и весь сказ. Не знаю, как объяснить, но дальнейшее чтение созданных в дороге записей, воспоминаний что-то делают с моей душой, с моей личностью, как-то по-особенному расставляют все во внутреннем мире. Будто свет кто-то зажигает внутри меня, когда пишу, а позже перечитываю», – нахожу в его дневнике.
Как-то раз после очередного возвращения Травника из путешествия, кто-то из его друзей подметил, что когда он входит в отчий дом, то от него так и веет волей и покоем, дышится неуловимыми ветрами дальних странствий. Я и сама не раз встречалась с ним после таких поездок, замечала, что от Терентия и впрямь струится аромат свободы, льются пряные и пьянящие, терпкие возду̀хи дальних, неведомых мне далей.
Высокий – за 1,90 ростом, мужественный, всякий раз загорелый и обветренный, полный сил, здоровья и творческих планов, Терентий покорял присущей ему скромностью и неспешностью, так словно бы знал наперед то, о чем его должны были спрашивать, знал, а потому никогда не суетился. Вот и теперь, представший предо мною трогательный широкоплечий богатырь, этот свободный и красивый душою человек, излучал, как мне казалось, наивысшую степень доверия, будучи не способным на какую-либо мелочность, лукавинку, на привычные многим делишки и беготню. Это был русич в самом, пожалуй, верном смысле этого звучащего понятия, воспитанный на любви к Родине, уважении к родителям и трепетно-требовательном отношении к женщине. Таким Терентия знали многие, с таким Травником встретилась когда-то и я. Многогранный и непостижимый, он с легкостью превращался в ребенка: пытливого, доверчивого и любознательного, смотрящего на мир глазами широко распахнутой души и творил. Миг, и перед тобой студент, революционер-разночинец, вольнодумец из девятнадцатого столетия, способный смело