Девятая жизнь. Виктория Яровая
и у меня закружилась голова. Как давно я не чувствовала запах человека. А этот мужчина пах слишком сильно, слишком непривычно и так притягательно. Зачем он меня взял? Я так боялась надеяться на что-то хорошее и отчаянно отгоняла от себя эти надежды. Но маленькие червячки сомнения прогрызались сквозь мою стену, которую я возводила все эти годы. А вдруг это он? Вдруг я еще смогу вернуться? Может, его поступок будет считаться как мое спасение? Нет ничего хуже надежды там, где ее точно не может быть. Когда чувства взывают верить, а разум твердит, что это невозможно. Это самое ужасное наказание. Тот, кто придумал эту расплату, знал толк в том, как заставить человека страдать. Мне нельзя надеяться и лучше смириться. Нужно просто все поскорее закончить.
Я высунула мордочку в ворот тулупа и вдохнула свежий воздух. Мы выходили из города и направлялись в сторону леса. Мой спаситель шел быстрым широким шагом и уже вскоре уверенно пробирался по заросшему лесу. Ветки елей нависали и так и норовили ударить его по лицу. Увидев, что я высунула мордочку, он легонько подтолкнул меня обратно и сказал:
– Полезай назад, нам еще долго идти, отдохни.
И я послушалась. Решив, что ничего не теряю, я уютно устроилась у него за пазухой. Я слушала его дыхание, сиплое, с надрывом. Мой слух улавливал в его груди клокочущие звуки. Тепло и мерная качка от его уверенных шагов меня успокаивали, и я задремала. Видимо, шли мы долго, так как, когда я в очередной раз высунулась наружу, уже начинало смеркаться. Вскоре вдали блеснула поверхность крошечной лесной ламбушки, чуть в стороне от которой стояла изба. Она была небольшая и низкая. На крыше рос дерн и виднелась каменная труба. Сруб был свежий, было видно, что эту избу ставили недавно – две или три весны назад. Вокруг виднелись какие-то низенькие постройки и частокол.
– Вот мы и дома, – проговорил он, поглаживая меня одним пальцем по лбу.
Я замерла. Как приятна, оказывается, даже такая мимолетная ласка. Как же хотелось, чтобы он еще раз погладил, и я с большим усилием погасила в себе желание потереться о его руку и попросить еще. Нельзя привыкать.
Мы вошли в избу. Большая печка с открытым очагом, стол, лавка и топчан у печи. На полу солома. Одно маленькое окошко, закрытое ставнями и заколоченное на зиму. Вот и все убранство. Он вытащил меня из моего уже насиженного места и опустил на пол. От усталости и голода ноги меня не держали, и я завалилась на пол. Он аккуратно поднял меня на ладони и отнес на топчан.
– Полежи немного здесь, сейчас я натоплю печь и подою козу, будет тебе молочко, – сказал он, направляясь к выходу.
Он говорил, вроде обращаясь ко мне, но казалось, что он разговаривает сам с собой. Так говорят люди, которые долго живут одни. Наверное, если бы все эти годы я могла говорить, то тоже разговаривала бы таким образом. Стало жалко его: живет здесь один, в глуши, как прокаженный. А может, прокаженный и есть? Да какая мне разница? Как будто я в лучшем положении, чем он? Но я уже скоро освобожусь; больше не буду ждать и надеяться, как делала это