Баллада о бомбере. Михаил Веллер
повеяло теплом.
– Иди к костру. Я смотрю в другую сторону. А то силой вытащу.
Они грелись, сидя по разные стороны огня спинами друг к другу.
– Суши брюки, – приказал Гривцов, и Катя стала держать поближе к костру свои влажные брюки, от которых шел пар.
Потом она оделась, он сушил свое и сдерживал вздохи, глядя на тоненькую шейку, торчащую из ворота гимнастерки, и подстриженные на затылке пушистые каштановые волосы.
Вышло солнце. Папиросы высохли, и Гривцов закурил.
– Завтракаем, – скомандовал он, достал из планшета Катин шоколад, разломил пополам, половину снова разломил на две неравные доли и большую дал ей.
По карте из его планшета они попытались определиться. Ничего хорошего из определения не следовало: километров триста до линии фронта. Около ста – до места, где Катю должны были встречать.
Рация не работала. Катя разложила на солнце подмокшие блоки питания.
До вечера им предстояло решить задачу: идти на восток, к линии фронта, держась лесами и кормясь тем, что под ногами растет, или на запад – дня за четыре можно было дойти до назначенного Кате места и попытаться найти ее группу или партизан – кто там ее ждал.
И, сделав все неотложные дела… они замолчали и неуверенно посмотрели друг на друга. И думали оба одно: «А если не дойдем? А если этот день – для нас последний? На фронте загса нет, а здесь – тем более…»
– Черт… – сказал Гривцов беспомощно, – Катя, я люблю тебя…
– Я тебя тоже… – прошептала она, отвела взгляд, сжалась и отодвинулась.
И вдруг Гривцов прояснел, словно нашел самое простое решение:
– Катя, – сказал он легко, и даже засмеялся, – выходи за меня замуж!
– Когда? – спросила она и тоже засмеялась. – Хорошо, Андрюшка, дурак! Конечно выйду!
Изменившимся голосом он сказал:
– Сейчас…
– Ты с ума сошел…
Он сорвался с места, через минуту вылез из кустов с букетиком каких-то белых цветочков, стал на колени, протянул ей и повторил голосом, хриплым от горя, что вот сейчас она скажет «нет»:
– Катя, выходи за меня замуж… – И неожиданно почувствовал, что что-то теплое расплылось в его глазах и поползло вниз по щекам.
– Господи боже мой, – сказала Катя, обняла его, прижалась и со вздохом закрыла глаза.
И в его закружившейся голове какое-то время еще стучало: «Теперь можно и умирать… теперь можно и умирать… Теперь можно и умирать…»
– …Теперь можно и умирать… – медленно возвращаясь в реальный мир, прошептал он в Катины пушистые волосы.
Она вздохнула, пошевелилась, всхлипнула, подняла на него глаза, вытерла слезы и засмеялась:
– Фигушки! Вот теперь умирать тебе никак нельзя! Что я, спрашивается, без тебя буду делать, а? Так что теперь будьте любезны жить, товарищ капитан!
Странное дело: Гривцов мог бы в этот миг поклясться, что никогда не умрет.
Вечером они съели остатки шоколада и тронулись на запад. Гривцов опять волок на себе неработающую рацию: Катя уверяла, что питание высохнет, и все