Кутузов. Леонтий Раковский
не падала в обморок, как другие женщины.
Михаил Илларионович только как бы вскользь скромно заметил:
– Ваше величество одни знаете секрет вечной молодости… (Хотя сравнивать двух Екатерин не приходилось: императрице Екатерине было шестьдесят три года, а Екатерине Ильинишне Кутузовой – тридцать восемь.)
Это замечание императрица приняла с признательной улыбкой.
Когда Кутузов, в свою очередь, спросил о Павле Петровиче, императрица ответила, что он благоденствует у себя, в своей любимой Гатчине. И тут же полушутя пожаловалась:
– Он целую осень каждый день палил из пушек… Расстучал мне всю голову своей пальбой! – иронически улыбалась Екатерина, прикладывая пухлые, маленькие пальцы к своим чуть седеющим вискам.
– Его высочество всегда имел пристрастие к артиллерии, – с такою же улыбкой ответил Кутузов, вспомнив, как однажды в его присутствии Павел Петрович возмущенно говорил императрице о революции во Франции: «Не понимаю, чего толковать с этим сбродом? Я бы их тотчас усмирил пушками!» А Екатерина тогда резонно заметила сыну: «Пушки не могут воевать с идеями!»
Михаил Илларионович знал, что Екатерина недолюбливает свою красивую, молодую, добродетельную невестку, жену Павла – Марию Федоровну, но вынужден был справиться и о ней.
Императрица досадливо махнула рукой:
– Что ей делается? Рисует цветики да рожает детей! Она на это мастерица!
Екатерине было не по душе, что великая княгиня хорошо играет, рисует и вырезывает на камне.
Кутузов не стал углубляться в эту тему – и так было достаточно ясно: между «большим», петербургским, двором и «малым», гатчинским, по-старому лежит пропасть. Чтобы доставить императрице удовольствие, он спросил ее о внуках Александре и Константине.
Екатерина сразу оживилась. Она стала превозносить Александра – его красоту, обходительность, ум, его необычайные способности и таланты. По ее словам получалось так, что учителя и наставники не могут нахвалиться Александром, что он любит ученье, много читает и никогда не бывает праздным. Александр представлялся необыкновенным, замечательным мальчиком, равных которому нет никого на свете.
«Кажется, неглупая, рассудительная женщина, а вот об Александре судит, как всякая бабушка о родном внуке», – думал Кутузов.
О Константине императрица предпочла ничего не говорить: этого внука она не любила. Зато точно такие же дифирамбы, как Александру, пела она его невесте, тринадцатилетней баденской принцессе Луизе.
– Вот милости просим, Михаил Ларионович, сегодня отобедать с нами, увидите эту восхитительную юную пару. Это Амур и Психея, – восторженно говорила Екатерина, провожая гостя, который уже стал откланиваться…
…В зале, смежной с «бриллиантовой», где обедала императрица, Кутузов застал нескольких вельмож, приглашенных к царскому столу.
У окна стоял маленький, с непомерно большой головой на хилом, тщедушном теле Николай Иванович Салтыков, главный воспитатель великого князя Александра Павловича, нервный, желчный человек.