Фатум. Том третий. Меч вакеро. Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский
находимся, Мигель, в одной из ран войны времен хаоса и огня. Всмотрись, и увидишь останки некогда могучих тел. Они окаменели под грузом тысячелетий, по-трескались и развалились… И рубцы их покрылись серой плесенью веков.
Юноша бросил на господина укоризненный взгляд и буркнул стесненным шепотом:
– Если ваша милость и дальше будет задумываться об этом, мы сами, как пить дать, сгинем. Мне этот склеп не по душе, сеньор. Надеюсь, судьба уготовила нам иное.
– Какая разница между смертью и судьбой? Обе, в конце концов, вобьют нас в одну и ту же яму, вырытую в земле… – Дон, боле не говоря ни слова, указал притихшему слуге на проступившую в тумане расщелину и направил туда иноходца.
Спешившись, они перекинули ружья за спины; прихлестнули поводья к высоким голым ветвям иссохшего дерева так, чтоб лошади не сумели сорвать их, и начали карабкаться наверх.
Поднимались с частыми перерывами; подъем был небезопасен, и они не могли позволить себе враз подняться на самый верх, так как там их могли уже караулить…
После второй передышки Мигель беспокойно посмотрел вниз: белесые испарения напрочь скрыли лошадей; казалось, под ними бесшумно катил свои воды Стикс5, и вот-вот из тумана должна показаться лодка Харона6.
Пальцы горели даже в перчатках. Хвататься за острые выбоины и тянуть, волочить себя вверх было нелегким делом. Слуга обогнал своего господина чуть ли не на два корпуса: его мускулистое тело, словно сплетенное из одних рук и ног, с необычайной ловкостью карабкалось по осклизлым глыбам; наметанный глаз верно определял место, где можно было поставить квадратный носок сапога; крепкие пальцы всякий раз находили нужный выступ и прикипали к нему мертвой хваткой. Он уже почти достиг высоты и вдруг замер, точно его приколотили гвоздями.
Правая нога Мигеля судорожно шаркнула по камню стены.
Диего сморщил лицо. В глаза ему словно швырнули горсть песка.
– Какого дьявола! – сквозь зубы процедил майор. Он ни черта не видел, но Мигель молчал, как заговоренный.
Тишина заставила заледенеть кровь в жилах Диего, виски разворачивал бешеный пульс; он ощутил, как полукружия пота на сорочке под мышками удвоились в радиусе. «Баста»,– проколотилось в мозгу, когда сверху донесся дроглый, полный неподдельного ужаса скорее выдох, чем шепот:
– Змея…
И вновь наступила тишина. Слышно было только, как ветер завывал в эбеновых трещинах стен, будто не в силах отыскать выход из заколдованного лабиринта.
Язык прирос к нёбу, лоб и щеки Мигеля блестели, как морская галька. Немигающие глаза гремучей змеи были устремлены на него в каких-нибудь пятнадцати—двадцати дюймах. Звук его голоса боевито приподнял голову пресмыкающегося; рядом с ухом юноши ровно кто встряхнул кису с сухими фасолинами.
Мигель не смел пошевелить и мизинцем. Он неотрывно таращился на свернувшуюся в пестрые кольца смерть. Ноги и руки начинала грызть судорога. Это был двойной капкан – спереди и сзади: змея и пропасть. Захлебываясь
Стикс – подземная река, через которую Харон перевозил души умерших (греч. миф.).
Харон – сын Эреба и Ночи, перевозчик теней умерших через Стикс, реку подземного царства (греч. миф.). (Прим. автора).