Конец света. Михаил Першин
пластиковый стаканчик с чаем. Верней, она хотела поставить стаканчик перед ней, потому что чай был горячий, стакан тонкий, а за единственное не обжигающее место – верхнюю кромку – держалась сама Женя. Но Катя опередила ее и, не оценив температуру, цапнула стакан. Женя начала было:
– Осторо…
Но Катя уже обожглась, отдернула руку и расплескала чай, частично на себя, частично на руку матери, а частично на разложенные на клеенке бутерброды.
Никто не ошпарился, и этот инцидент мог бы остаться без внимания как его участников, так и нашего, если бы Катя не сопроводила его комментарием:
– Ой, блин!
Собственно говоря, ради дискуссии, возникшей из-за этого неосторожно брошенного междометия, и включен в нашу повесть весь эпизод в целом.
– Катерина! Что за выражения! – сказал отец.
– А что? – удивилась дочь.
– Ты что сейчас сказала?
– Блин.
– И что?
– Что?
– Что это означает?
– Ну блин, – удивилась она вопросу. – Который кушают.
– Ах, кушают! А почему, позволь спросить, не оладь, не бутерброд или, скажем, кулебяк?
Катя пожала плечами: как будто и так неясно, что ни оладь, ни бутерброд в таких случаях не вспоминают. Видя, что дискуссия зашла в тупик, в нее включилась мама:
– Катюша, запомни: это нехорошее слово. И блин, который едят, тут совершенно ни причем.
– А какой причем?
Конечно, проще всего было бы сказать что-то вроде: «Вырастешь – узнаешь», – или: «Просто запомни, что это слово употреблять не надо». Но Беркутовы избегали подобных педагогических приемов. Пока Женя-мать соображала, как объяснить дочери, почему это слово плохое, не углубляясь в его происхождение, Женя-отец сказал:
– Просто запомни, что это слово нельзя использовать. А почему и что – узнаешь, когда подрастешь.
– Но все ведь так говорят, – сказала дочь, упорно пытавшаяся добиться истины.
Отец как будто только этого и ждал:
– Кто все? Кто все? Ты когда-нибудь слышала такое от меня или от мамы?!
Мало ли чего Катя от них не слышала! Что ж теперь, вообще не говорить? Но она понимала, что такой ответ вызовет у взрослых новый всплеск ненужных рассуждений. И промолчала. Это сошло за согласие. Или покорность. Или упрямство. Чувствуя, что все три варианта недалеки от истины, отец попытался развить свою мысль:
– Видишь ли, Катюх, есть грубые слова. Их все знают… Ну, все взрослые. В общем, все, кто знают эти слова, знают, что они неприличные. А есть слова… Как бы приличные. Но они означают ровно то же самое. И поэтому они еще гаже. Человек сам себе представляется таким культурным, а на самом деле…
Он еще говорил про какое-то «лицемерие». Катя раньше слышала это слово, но что оно значит, знала не точно. Хотя ясно, что что-то плохое. Но это не играло большой роли: отец ее окончательно запутал. У него так получалось, что говорить совсем неприличные слова лучше, чем другие, неизвестные Кате, но явно менее неприличные. В очередной