Покорители крыш. Кэтрин Ранделл
беспокоило, потому что, вспоминая маму, она видела такую же кожу и волосы, а в том, что мама была красива, она не сомневалась ни на миг. Она была уверена, что ее мама пахла прохладным ветром и сажей и носила брюки с заплатками на щиколотке.
Эти брюки, возможно, и стали началом всех бед. Накануне восьмого дня рождения Софи попросила у Чарльза брюки.
– Брюки? Разве женщины носят брюки?
– Конечно, – ответила Софи. – Моя мама их носит.
– Носила, Софи, дорогая моя.
– Нет, носит. Черные. Но я хочу красные.
– Хм… Ты точно не хочешь юбку? – встревожился Чарльз.
Софи нахмурилась.
– Точно. Я хочу брюки. Пожалуйста.
В магазинах не продавали брюк, которые были бы ей впору, только серые мальчишеские шорты.
– Мама дорогая! – воскликнул Чарльз. – Ты прямо как циркуль на уроке математики.
В результате он сам сшил четыре пары ярких хлопковых брюк и, завернув их в газету, вручил Софи. У одной из пар одна штанина была длиннее другой. Софи брюки понравились. Мисс Элиот ужаснулась.
– Девочки, – сказала она, – не носят брюк.
Но Софи упрямо ответила, что это не так.
– Моя мама носила брюки. Я точно знаю. Она танцевала в них, играя на виолончели.
– Не может быть, – отрезала мисс Элиот. Как всегда. – Женщины не играют на виолончели, Софи. И ты была слишком мала, чтобы это запомнить. Постарайся быть честнее, Софи.
– Но она носила брюки. Черные, сероватые на коленях. И черные туфли. Я помню.
– Ты все придумываешь, дорогая, – сказала мисс Элиот так, словно захлопнула окно.
– Но я клянусь, это правда.
– Софи…
– Это правда!
Софи не стала добавлять: «Старая, страшная ведьма!» – хотя ей очень этого хотелось. Дело в том, что невозможно было вырасти с Чарльзом и не пропитаться вежливостью насквозь. Софи казалось, что проявлять невежливость все равно что ходить в грязном белье, но оставаться вежливой, когда речь заходила о ее матери, было сложно. Все с полной уверенностью считали, что Софи все выдумывает, а Софи считала, что ошибаются именно они.
– Вот жаба! – прошептала Софи. – Карга старая! Все я помню.
И почувствовала себя немного лучше.
Софи действительно помнила маму – и совершенно отчетливо. Она не помнила отца, но помнила вихрь волос и две обтянутые тонкой тканью ноги, которые двигались в такт чудесной музыке, а ведь это не было бы возможно, если бы ноги скрывала юбка.
Кроме того, Софи была уверена, что помнила, как ее мама цеплялась за плавающую в воде пролива дверь.
Все твердили: «Малыши такого не помнят». Говорили: «Ты хочешь, чтобы это было правдой, вот и вспоминаешь обо всем». Ей надоело это слушать. Но Софи точно помнила, как мама махала и звала на помощь. Она слышала, как мама свистела. Свисток всегда хорошо слышно. Неважно, что сказала полиция, Софи точно знала, что мама не утонула вместе с кораблем. Софи упрямо настаивала на этом.
Каждую ночь Софи шептала себе в темноте: